Отступник
Шрифт:
— А вы отведите их в сарайчик, там три трупа в сене отдыхают…
Половник скривился еще сильнее. Нет, его понять, конечно, можно: объяснять всяким там отмороженным шишкам, что их детишки давно уже на пожизненное заработали — дело бессмысленное.
— И?..
— И пока, даже без опознания, могу сказать, что одна из них подруга сыночка владельца этого особнячка, а вторая — мать оболтуса, бывшая супруга высокопоставленного лица. Посему как бы вашему приятелю самому в КПЗ не попасть.
Половник стал еще стройнее. Мордочка у него отвисла, вытянулась, боевые офицерские усы поникли, пеликан и только.
Дальше можно было не слушать. Что Филимоныч умеет, так это дать начальству просраться на полную катушку. Дальше мне нужно было заняться собой, потому что состояние у меня, если честно, было не ахти. Может, и правда я от этого наркоши какой вирус подхватил. На сегодня все: кто бы что мне ни говорил. К тому же домой в любом случае нужно, хотя бы для того, чтобы переодеться. Что, я так и буду с голым торсом по округе разгуливать?
Тут как раз Игоряша нарисовался. Я ему махнул, мол, подойди.
— Слушай, не в службу, а в дружбу, пока прокурорские все не разметили, найди там мой табельный… А то мне домой пора, а без него как-то одиноко.
— Не выйдет, — покачал головой Игоряша. — Он там, рядом с трупом, так что завтра получишь после объяснительной.
Я с досады сплюнул.
Вот так всегда у нас. Кто опоздал, тот не успел. Это только в кино бравые оперативники только и заняты тем, что направо и налево мочат врагов человечества. У нас каждый опер, как Лев Толстой, после каждого оперативного выезда должен «Войну и мир» написать, а то и «Моби Дика» в придачу. Причем просто так, чтобы жизнь медом не казалась. А читать весь этот многотомный бред будут лишь в крайнем случае. Судья с прокурором на суде папочки откроют, фотки посмотрят и все… А ты опер пиши, пиши, а если мало бумаги изведешь, то премии не получишь. Отчет, это у нас прежде всего.
— И как ты до дома?.. Машина Филимоныча в куски…
— Доберусь. — И повернулся к медикам: — Подбросите? — Врач «скорой» смерил внимательным взглядом мой обнаженный торс, потом его взгляд остановился на набухшей кровавыми пятнами повязке.
— Тебе куда?
— Центр, Зверинская.
— Хорошо, по дороге закинем. Только поедете в кузове с мертвяками…
— Согласен.
А что? Мне выбирать не приходилось. Ну, правда, не попрешься же полуголым через весь город? А с прокурорскими я тоже ехать не хотел. Нет, они конечно бы отвезли меня куда нужно, но потом по отделению долго бы хохмили. «Голубая» тема у нас ведь излюбленная, а полуголый опер мишень подходящая.
Устроился я на откидном сиденье в кузове «скорой», одеялом прикрылся. Сижу, жду. И чувствую, что не зря врач мне шприц вкатил. Состояние не фонтан. То меня в жар бросает, то в холод. Ну точно какую-то заразу мне этот бесподштанный попрыгунчик в рану занес. Потом еще рука покусанная чесаться начала. Несильно, но неприятно до крайности. Тем более что чесалась-то она под бинтами. А туда никак не влезешь. И тут меня мысль неприятная как огрела. Это что ж, рану-то я залечу, а шрам на руке на всю жизнь останется. Укусы! Очень красиво. Такой шрам девушкам на пляже не покажешь. То ли приставал к кому, что она тебя так искусала, то ли сам маньяк и любишь игры в духе садо-мазо. Не станешь же каждому встречному-поперечному объяснять, что тебя обдолбанный пацан пожевал. Да…
Вот пока я так сидел, размышлял о судьбе своей печальной, медики на носилках один труп затащили, потом поверх него второй кинули, и третий до кучи. А куда их девать? Не гонять же за каждым жмуриком машину? Тем более что жмуры еще те. Я понимаю, там, какие приличные люди, а тут неопознанные девки да бандиты. И так доедут. Ну а мне-то что, я за свой десяток в ментовке всякого навидался.
Потом в салон врач заглянул, тот, что меня осматривал и укол делал.
— Как чувствуешь себя, боец?
И что я ему скажу? «Спасибо, ху…во»?
— Так… — говорю. — Знобит немного.
— Ну, это или адреналин отходит, или лекарство действовать начало. Вот таблеточка. Проглотишь. Пока ехать будем, попробуй подремать. Сон — самое лучшее из лекарств.
Хотел было я рассказать ему про сон, и про не сон, и про все остальное. Особенно про адреналин, какой он на вкус, откуда выделяется, каков его запах и вообще, прыгни разок затяжным, а потом, стирая штаны, все об адреналине и узнаешь.
Ехать предстояло час, не меньше, а посему я попробовал устроиться поудобнее и расслабиться. Все, что мне сейчас на самом деле хотелось, так это хлебнуть чего покрепче, уснуть, а проснувшись, узнать, что вся эта чудная поездка «на дачу к одному охламону», которого якобы накануне видели за рулем чужой тачки, сон дурной… И тут только я вспомнил о машине Филимоныча. Вот кому по-настоящему не повезло. Это ведь сейчас ему придется вызывать эвакуатор, потом все эти бумаги… От таких мыслей мне стало тепло на сердце. Так ему и надо. Нечего по утрам в понедельник за город мотаться. Хотя теперь работы точно на неделю…
Машина мерно покачивалась на ухабах проселочной дороги. Я и не заметил, как задремал, привалившись спиной к прохладной стенке. Однако сны веселья не прибавили. Я бы даже назвал их не снами, а кошмарами. И что удивительно, если обычно, проснувшись, я помнил, что видел во сне, то эти грезы, по-другому я назвать их не могу, едва отпечатались в моей памяти.
Помню, я куда-то бежал, с кем-то боролся. И что самое странное, все это время я страшно хотел пить. Я, собственно, и бегал по темным коридорам бескрайней коммуналки в поисках воды. Но из кранов сочился песок, а запечатанная бутылка лимонада, которая неведомым образом попала мне в руки, оказалась пуста. И в то же время я чувствовал — вода где-то рядом. Я ощущал ее свежий запах, слышал журчание. Но стоило мне оказаться рядом, кран был высохшим…
Вот такие милые сны.
Однако во всем этом самым неприятным оказалось пробуждение.
Машина очередной раз дернулась, и я резко открыл глаза. Мы были уже в городе. Но не это удивило меня. Спал и спал, и вот почти приехали…
Простыня, закрывавшая лицо одного из трупов, была сдвинута в сторону, и мертвый мальчишка стеклянными глазами уставился в потолок. Нет, не в потолок. На меня он уставился. «Да такого быть не может, — одернул я себя. — У нас врачи не ошибаются. Врач сказал: „В морг“, значит, в морг…» Интересно, сколько пацану лет было: пятнадцать, шестнадцать? Дальше под подбородком начиналось кровавое месиво — видно, туда попала одна из пуль омоновцев. С такой раной не выживешь. Кровь еще не засохшая, но уже потемневшая, сворачивающаяся…