Отступник
Шрифт:
Олифант опустился на одно колено.
— О великий король, — хриплым голосом проговорил он, протягивая ему ладонь, в которой был зажат большой ключ на кольце. — Стирлинг ваш. Я смиренно прошу вас принять мою безоговорочную капитуляцию. И молю лишь пощадить моих людей, сохранив им жизнь.
Роберт покосился на короля, который хранил молчание, глядя сверху вниз на коленопреклоненного воина.
— Нет, — после долгой паузы ответил Эдуард. — Я ее не принимаю.
Приближенные короля в недоумении уставились на него. Хэмфри нахмурился. Уильям Олифант вскинул голову, и глаза его наполнились страхом.
— На строительство «Вервольфа» ушло два месяца, и я хочу испытать его должным образом. Я обдумаю вопрос о вашей капитуляции, когда буду удовлетворен работой моей новой осадной машины. И вы сдадитесь, когда я решу, что настало время. Ни минутой раньше. — Король жестом приказал своим рыцарям: — Отведите их обратно и забаррикадируйте двери.
Уильям Олифант поднялся, обводя взглядом лица людей, окружавших короля. Никто не пришел ему на помощь. Спустя мгновение он повернулся и зашагал обратно к разрушенной надвратной башне Стирлинга, и его спутники последовали за ним. Стрела «Вервольфа» медленно поднималась в небо.
Роберт смотрел на короля, чувствуя, как в душе у него просыпается холодная ненависть. Отвернувшись от Эдуарда, он окинул взглядом толпу. Ему не понадобилось много времени, чтобы отыскать тонзуру Уильяма Ламбертона.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Они собрались на рассвете во дворе королевского особняка, баюкая в ладонях кубки с горячим вином, пока грумы седлали их коней, а слуги выводили собак из псарен. Кроме двенадцати гончих, здесь были и два алаунта [49] в кожаной сбруе и шипастых ошейниках, мощные челюсти которых способны были перекусить добычу пополам. Когда прискакали егеря и доложили, что лаймеры взяли след, собравшиеся выехали со двора, трубя в рога, дабы взбодрить гончих перед охотой. Солнце только-только показалось над горизонтом, когда они въехали в лес. К восторгу молодых людей примешивалась опаска, поскольку сегодня они собирались охотиться не на оленя или зайца, а на дикого кабана.
49
Алаунт (алан) — почти вымершая порода собак. Это была большая собака наподобие мастифа на высоких мускулистых ногах с крупной плоской головой, с укороченной мордой и телом, похожим на тело немецкого дога.
Рассыпавшись меж деревьев, мужчины продирались сквозь густой подлесок и заросли шиповника, понукая коней перепрыгивать через узкие ручьи и упавшие стволы и следуя за гончими, неизменно остававшимися впереди. Иногда их было видно, но чаще охотники ориентировались лишь на их заливистый лай. В самой середине легким галопом скакал и принц Эдвард, и изумрудно-зеленая мантия вилась за его плечами. Под попоной бока его жеребца уже покрывал пот. Сердце бешено стучало у него в груди, а в жилах кипела кровь. Чувства его обострились, взглядом он выхватывал золотые блестки солнечного света на упавших листьях, уши улавливали малейшую перемену тональности в реве рогов, которые сейчас уводили всю компанию на запад, по следам гончих, а рот и нос забивали запахи сырого мха и гниющих желудей. Вокруг пышной смертью умирало лето, охваченное гаснущим пожаром опавших листьев.
Забирая вправо, Томас Ланкастер вонзил шпоры в бока своего белого скакуна, заставляя его перепрыгнуть через ствол упавшего дерева. Он улыбался во весь рот, щеки его раскраснелись. Эдвард Брюс держался позади, подгоняя своего жеребца и стараясь не отставать от графа. В правой руке шотландец сжимал короткое копье. Накидка его была заляпана грязью, а на лбу красовалась длинная царапина, заработанная во время падения, но он, как и все остальные, был полон радостного возбуждения и сладостного предвкушения удачной охоты.
Вот уже три часа они шли по следу, пересекая поросшие густой травой поляны и мелкие речушки, и небо над их головами постепенно светлело, обретая прозрачную голубизну. Добыча оказалась хитрой, зверь пытался уйти от преследования и обмануть их, петляя и возвращаясь обратно по своим следам, но и егеря не уступали ему в сноровке. Они с легкостью читали его следы на мягкой почве, находили пятна грязи на стволах, которые оставляло животное, обдирая о них бока, определяли на глаз свежесть помета — и сокращали разделявшее их расстояние. Принц с восторгом отметил в экскрементах кабана желуди, которые придадут сладость его мясу. Это будет отличный подарок отцу, оправляющемуся от раны в маноре и ослабевшему после неожиданной болезни желудка, приключившейся с ним на обратном пути из Шотландии. Наверняка порадуется и его сестра Бесс, беременность которой уже изрядно утомила ее.
Пригнувшись, чтобы не удариться о низко нависшие ветви дуба, Эдвард заметил блеск черной бархатной накидки, мелькнувшей впереди меж деревьев. Он улыбнулся и пришпорил коня, не обращая более внимания на сучья, со свистом проносившиеся в опасной близости. Принц постепенно сокращал разделявшее их расстояние, и бархатная мантия, расшитая узорами из цветов и листьев, стала видна отчетливее. Всадник впереди обернулся, услышав топот копыт у себя за спиной. Пирс улыбнулся, завидев принца, и пришпорил своего коня, и они сумасшедшим галопом понеслись по лесу, оставив остальных охотников далеко позади.
Деревья впереди поредели, разбегаясь по широкому склону. Оба выскочили на него на взмыленных конях, из-под копыт которых во все стороны разлетались листья и комья земли. Эдвард сумел подвести своего скакуна вплотную к Пирсу, и теперь они мчались рядом. Деревья по бокам слились в золотисто-коричневую смазанную полосу, и солнечный свет взрывался ослепительными брызгами. По спине принца больно колотил охотничий рог в чехле. Задыхаясь, он склонился к передней луке. Уголком глаза он отметил, что Пирс последовал его примеру, оскалив зубы. Прямо впереди тропа сужалась, и деревья подступали к ней с обеих сторон. Эдвард вонзил шпоры в бока своего жеребца, заставляя его совершить рывок из последних сил и опередить гасконца. Но тот и не думал сдаваться. Впереди стремительно вырастал толстый ствол бука.
В последний миг у Эдварда сдали нервы. Рванув повод, он направил своего коня левее и понесся по некрутому откосу вниз, едва не вылетев из седла, когда жеребец перепрыгнул через поваленное дерево и вломился в густой подлесок. Ветви хлестали его по лицу. Он отчаянно пытался усмирить коня, натягивая поводья и откидываясь всем телом назад, пока тот наконец не остановился. Принц неподвижно замер в седле, чувствуя, как успокаивается дыхание и утихает дрожь в руках и ногах.
— Милорд! — окликнул его Пирс, подъезжая к нему. На губах его коня выступила пена, ноздри животного раздувались. — Вы не ранены?