Отступник
Шрифт:
— Мне нравятся такие ссоры, — заметил киммериец ленивым, сытым голосом некоторое время спустя. — Ты превзошла себя, моя тигрица…
Последние слова потонули в чудовищном грохоте. Впечатление было такое, что небо лопнуло. Конан подскочил, словно его подбросило пружиной, и вылетел наружу.
Навстречу ему по узкому проходу бежали люди. Гребцы повскакали с мест, забыв о веслах.
— Это все он! — вопил, потрясая ножом, Окуджи, который несся впереди всех. — Он нарушил запрет госпожи! Он вызвал кару богов! Смерть чужаку!
— Смерть! — вторил ему нестройный хор.
Рука Конана машинально скользнула
Варвар надменно выпрямился и застыл, ожидая нападения. Даже безоружный и нагой, он был так грозен, что кушиты, которых увлек за собой смутьян, остановились и замерли, предоставив самозваному предводителю расправляться с киммерийцем. Окуджи уже ничто не могло удержать. Давно копившаяся злоба рвалась наружу с тем же неистовством, с каким раскаленная лава выплеснулась из жерла вулкана, который взорвался где-то в океанских глубинах и породил чудовищный гул.
Чернокожий бросился на врага. Конан быстро переместился чуть левее и шагнул навстречу противнику, выбросив вперед согнутую в локте левую руку. Предплечья — белое и черное — скрестились. Правая рука варвара мгновенно проскользнула под левую у кисти и обвилась вокруг лапищи кушита со смертоносным лезвием, поймав ее в капкан. От жесткого захвата, едва не сломавшего кость, пальцы чернокожего непроизвольно разжались и выронили нож. Толчок, подножка — и Окуджи рухнул на спину. Железное колено варвара вошло в печень врага и, казалось, вышибло из него дух. Киммериец тем не менее решил не искушать судьбу. Ухватив голову кушита двумя руками, он крутанул ее так, что позвонки хрустнули — это сломалась шея.
Победитель медленно поднялся и шагнул к пиратам, которые сгрудились в проходе. Стоявшие ближе всего начали пятиться в испуге, но их не пускали топтавшиеся сзади.
— Конан, смотри! — раздался за спиной киммерийца тревожный окрик Белит.
Варвар повернул голову. Шемитка указывала на небо. Драка была мгновенно забыта. Глаза всех, кто находился на палубе галеры, обратились к горизонту. Оттуда наплывала черная пелена. В считанные мгновения она затянула полнеба, поглотив солнце. Лишь иногда светило показывалось в редких просветах, но диск его стал голубым. Налетел шквалистый ветер.
Не дожидаясь приказа, кушиты рванулись к мачте, которая угрожающе скрипела. Полотнище паруса стянули вниз, мачту опустили. Однако безжалостная стихия не дала людям времени на долгие приготовления.
С той стороны, откуда пришла тьма, надвигалась стена воды. Вопль ужаса пролетел над палубой галеры. Мгновение — и волна накрыла судно. Она разбросала Конана и Белит в разные стороны. Киммериец успел ухватиться за борт. Но, видно, дерево треснуло под страшным ударом. И варвара, ослепленного и оглушенного водой, поволокло куда-то прочь от «Тигрицы».
К пределам безвестным повлек его рок
И выкинул тело на мокрый песок.
«Живи», — отступая, шепнула волна.
И смертная спала с очей пелена.
Песня аргосских моряков
Конан проснулся оттого, что голова, налитая свинцовой тяжестью, нестерпимо болела, в глотке саднило
— Белит! — хрипло простонал варвар.
Вот злопамятная кошка! Могла бы, по крайней мере, хоть воды холодной поднести в память о жарких ночах. Так нет же, теперь будет дуться и фыркать целый день.
— Эй, кто-нибудь! Н'Тона! — прохрипел мученик. — Воды, да поживее! Нергал их побери, никого не дозовешься. Придется вставать. Что за сброд, блевотина Нергала… Вырезать печень первому, кто подвернется под руку, — вот чего они заслуживают.
Киммериец открыл глаза и с трудом повернул голову. Кром, что это?! У ног лениво плескалась вода, поодаль чернели скалы. Конан приподнялся на локтях, неловко сел и огляделся. И слева, и справа, и за спиной — нагромождения камня, замыкающие кольцом небольшую лагуну. Вдоль кромки воды ослепительно сверкают на солнце россыпи мелких белых кристаллов. Сроду он не видал такого песка, уж слишком крупный. Конан набрал пригоршню кристаллов я поднес поближе к лицу. Внезапно его осенило: соль! Кушиты рассказывали, что на островах есть заливы, где солнце выпаривает из воды целые груды соли, и счастлив тот, кто наткнется на такое место, потому что соль всегда в большой цене. И вот он сидит, можно сказать, на грудах сокровищ, а что толку? Все бы их отдал сейчас за глоток пресной воды.
Окончательно придя в себя, Конан вспомнил события минувшего дня: захват купеческого судна, игру в кости, примирение с Белит, драку, смывшую его чудовищную волну и то, как он барахтался в воде, цепляясь за обломок борта. Все последующее ускользало из сознания. Цела ли «Тигрица»? Что сталось с Белит, с командой? Неужели только он спасся? Гадать бесполезно. Сначала надо разобраться, куда его занесло, найти пресную воду, если повезет. Потом можно поискать обломки галеры и тех, кому удалось, как он надеялся, обмануть смерть.
Размышления киммерийца оборвал посторонний звук. Соль осыпалась с шуршанием под чьими-то ногами. Конан обернулся. За его спиной стоял человек, невысокий, худой, с желтой кожей и прямыми черными волосами. Пришелец был почти наг, если не считать узкой полоски белой ткани на бедрах. В руках он держал корзину, плетенную из желтой соломки, и что-то вроде совка.
Варвар поднялся и изобразил подобие улыбки, что стоило ему большого труда. Каждое движение лицевых мускулов отдавалось вспышкой боли в голове.
— Мир тебе, — пробормотал он.
Желтое широкоскулое лицо с узкими прорезями глаз оставалось неподвижным, как маска.
Конан повторил приветствие по-кхитайски, предположив, что желтолицый может быть невольником, вывезенным с далекого Востока, но тот, к кому он обращался, по-прежнему сохранял равнодушное молчание. Пришелец присел на корточки и стал наполнять солью корзину.
Киммерийца так и подмывало гаркнуть на молчуна или встряхнуть его хорошенько, чтобы добиться хоть какого-нибудь ответа, но это было бы неблагоразумно: поблизости могли находиться другие люди, возможно вооруженные.