Отступники Эскулапа
Шрифт:
Судя по всему, слова внучки не произвели на Хельгу Генриховну никакого большого впечатления. Она лишь слегка улыбнулась, словно считая этот факт как само собой разумеющийся и, молча, продолжила пить чай.
Тогда к старушке решила обратиться Олеся Сергеевна.
– А может быть Вы, Хельга Генриховна, видели или слышали что-либо подозрительное вчера вечером?
Петерсон оторвала взгляд от чашки с чаем и, уперев свой волевой, при этом вовсе не старческий взгляд в молодую женщину, внимательно «просканировала», сидящую напротив сотрудницу уголовного розыска. Видимо, получив от осмотра какую-то ценную для себя информацию, Хельга Генриховна неожиданно доброжелательным и мягким голосом произнесла:
– К сожалению, я ничем не могу Вам помочь, – после чего добавила. – Наверняка, будет лучше у дружков
Получив столь неожиданный ответ, однако, не желая прерывать беседу и все еще надеясь подробнее узнать об отношениях убитого и ее внучки, Киряк решила задать пожилому медику вопрос на более близкую той, медицинскую тему.
– Хельга Генриховна, а как давно Вы употребляете миндаль? – поинтересовалась Киряк.
Петерсон вновь «просканировала» капитана милиции и с едва заметной ноткой раздражением в голосе произнесла.
– Уже полгода… по шесть штучек три раза в день.
После чего, демонстративно поднявшись из-за стола и поблагодарив внучку за вкусный чай, старуха неспешно вышла из кухни, по всей видимости, направившись отдыхать к себе в комнату.
Едва Петерсон вышла за дверь, Елена с волнением в голосе обратилась к капитану Киряк.
– Вы, если что не, обижайтесь на бабушку… она очень хороший и добрый человек – характер вот только у нее слишком твердый. Она у меня родом из Риги, родилась прямо накануне революции, буквально за день до нее. Ей уже стукнуло семьдесят шесть лет, а вчера у нее был День рождения. Но она его праздновать не любит, говорит, что он ей напоминает о революции… Но, давайте я Вам все расскажу по порядку. Так вот, ее отец, а мой прадед, был довольно известным в Риге врачом, а после революции, когда в 1919 году был основан Латвийский университет, то он там довольно долгое время возглавлял кафедру нормальной анатомии. Да что там говорить… даже мой прапрадед по бабушкиной линии Вильгельм, так и тот был известным, правда, уже в Германии медицинским научным деятелем. В моей родословной со стороны бабушки практически одни врачи. Сейчас я Вам покажу… – произнесла девушка, вскочила из-за стола и, быстро сбегав куда-то, через минуту вернулась назад со старым журналом в руках.
Это был старейший советский медицинский журнал «Советская медицина», второй номер за 1937 год. Раскрыв его на нужной странице, Елена показала статью, под которой стояло авторство – Генрих Янисович Петерсонс.
– Так вот, мой прадед Генрих Янисович был очень деятельным человеком, – продолжила она свой рассказ, – но при этом он абсолютно не разделял националистических взглядов среди латышей. И когда в 1934 году в Латвии произошел государственный переворот, а власть в свои руки захватил прогерманский диктатор Карлис Ульманис, то прадед с прабабкой в знак протеста, ровно через два года после этого, не выдержав принципов навязываемых новой властью, вместе с детьми навсегда покинули Ригу. Молодой Хельге тогда шел только девятнадцатый год, и она училась на втором курсе медицинского факультета. Однако в Советском Союзе, куда они переехали жить на постоянной основе, судьба им не благоволила. Буквально через год прадеда оговорили и репрессировали, а затем расстреляли как врага народа, а прабабку как вражескую пособницу сослали в лагеря на десять лет без права переписки. Там она и умерла. Младшие дети оказались в детдоме, а Хельгу как дочь врага народа исключили с третьего курса медицинского института, лишили московской прописки и выслали из столицы. Войну бабушка встретила уже в нашей области, где в одном из районных центров она работала простой рабочей на кирпичном заводе. Перед самой оккупацией ей чудом удалось эвакуироваться в глубокий тыл. Потому как если бы она оказалась в немецкой оккупации, то наверняка бы погибла, так как незадолго до прихода немцев в их поселок, она получила серьезнейший перелом правой ноги со смещением. Этот старый и неправильно сросшийся перелом после мучил всю жизнь… Вы же видели, что она ходит с костылем? Так вот, сколько я себя помню, она никогда с ним не расставалась. После того, как осложненный перелом все-таки сросся, бабушка много раз просилась на фронт, но ее так и не взяли, лишь разрешив работать медсестрой в местной оренбургской больнице, где она на тот момент проживала в эвакуации. А
Закончив рассказ, Елена вопросительно посмотрела на капитана милиции. Та, по-прежнему, пребывала в глубокой задумчивости, при этом по инерции все еще продолжая вертеть в руках серебряную ложечку. Рассказ, конечно же, был очень интересный, но пока что ничем не мог помочь ей в расследовании убийства Никитина. Ее милицейский аналитический ум, по привычке, выработанной за много лет, в настоящий момент был занят сопоставлением фактов, параллельно с этим пытаясь найти любые нестыковки в этом загадочном деле.
«Итак… У кого мог быть мотив убить Никитина?.. Первым из подозреваемых, несомненно, является молодой человек Елены, – рассуждала Олеся Сергеевна. – Артем, пока что, у меня главный подозреваемый, так как именно у него имеется самый сильный мотив для убийства Никитина: невеста беременна, а безжалостный бандит, который недавно его жестоко избил, теперь еще и угрожает убийством в случае ослушания… Да, студента нужно будет проверить первым. Второй подозреваемый – его отец, мотив – такой же. Правда, про него я еще совсем ничего не знаю. Так… и остаются, конечно же, Никитинские дружки-бандиты, но это уже длинная история. Всё?.. Стоп. А дед Артема?.. Хотя старик, вряд ли, будет способен на такое… Что ж, пожалуй, начну я с этих двоих – Артема и его отца», – приняла решение оперативница и положила серебряную ложечку на стол.
Глава 7
Выйдя из подъезда на улицу, Киряк обнаружила прямо перед собой неприглядную картину: буквально в пяти метрах справа, рядом с низеньким декоративным деревянным штакетником местного палисадника, наклонившись вперед, стоял сотрудник милиции в звании старшего сержанта и что-то ласково говорил своей собаке, гладя ее по голове. Собака – немецкая овчарка черного окраса, в очередной раз, извергнув из пасти содержимое желудка, жалобно скуля, виновато глядела на хозяина. Асфальтовое покрытие перед ней было уже прилично загажено рвотными массами.
Милиционер, а это был дежурный кинолог, увидев Киряк, с выражением озабоченности на лице, недоуменно вымолвил:
– Здравия желаю, товарищ капитан. Вот оказия!.. Не знаю, что с Найдой произошло… Мы с ней всего каких-то пятнадцать минут назад на место происшествия прибыли, да только до лифта и успели дойти. Собака даже след еще толком не взяла, как вдруг закрутится на месте, замечется… и бегом на улицу. А там ее тут же на изнанку вывернуло. Я вот стою и думаю – может она заболела или отравилась чем?..
Такая же мысль сейчас гостила и в голове сотрудницы уголовного розыска. Она вспоминала ту часть из доклада начальника отдела уголовного розыска, где Шереметьев рассказывал, что у местной пенсионерки, которая первой обнаружила труп Никитина, собачка на улице так же внезапно почувствовала себя плохо.
«Это что – совпадение?.. И та собака и служебная при контакте с чем-то в подъезде почти сразу стали проявлять признаки острого отравления. Там, что же, яд какой-то рассыпан!?.. Тогда, видимо, я зря версию с заказным убийством на задний план отодвинула. Все пока очень похоже на работу профессионал высокого класса. Так… требуется срочно найти Сайбоха, пока криминалист еще на месте, и сообщить ему эту информацию», – помчались мысли в голове у сыщицы.
Невдалеке стоял старенький милицейский уазик, на переднем пассажирском сидение которого виднелся знакомый силуэт Виктора Феликсовича. Вот туда и направилась Олеся Сергеевна. Рассказав криминалисту о своих подозрениях, она, в виду отсутствия на месте преступления следователя Озера, распорядилась выполнить забор образцов пыли и грязи из лифта и с площадки первого этажа. После чего, забравшись в машину, Киряк дала указание водителю отвезти ее в бюро судмедэкспертизы.
Там ей определенно повезло, и знакомый судмедэксперт – Петр Николаевич Ильин, был сейчас на месте, неторопливо попивая чай у себя в ординаторской и одновременно с этим читая какой-то специализированный медицинский журнал по судебной медицине.