Отсутствие света
Шрифт:
За окном мелькали заборы, бетонные блоки, кучи мусора. Мы подъезжали к городу. С правой стороны высилась огромная свалка. Следы Потока встречались все реже – основную часть силы мертвец уже истратил. И я позволил себе расслабиться, понадеявшись, что энергия у него закончится прежде, чем случится непоправимое. Эта ночь вымотала меня, я то и дело проваливался в сон, повинуясь убаюкивающему шуршанию колес по асфальту. И почти дремал, когда Густав неожиданно затормозил. Посмотрел в окно и увидел небольшой пустырь. По нему, ослепительно сверкая, текли потоки ртути.
Сердце тяжко ударилось о ребра. Я пытался разглядеть за серебристыми пятнами тела, но перед глазами плясали разноцветные огоньки. Воздух, словно горячий пар, жег легкие, по вискам катились капли пота. Я хотел выйти из машины, но Густав тронул меня за плечо.
– Это собаки, – произнес он, не поворачивая
С минуту я просто сидел, переводя дух. Несмотря на мою веру в абсолютное равенство всех существ в праве на жизнь, мысль, что по моей вине погибли животные, а не люди, принесла облегчение. Разум нашел уловку для успокоения совести. Всего лишь бродячие собаки. Могло быть хуже.
Гораздо хуже. Я уже видел подобные выплески Потока. В местах военных конфликтов, массовых автомобильных аварий. И там, где побывал Новак.
– Поехали, – кивнул я Густаву. – Перехватим его в городе.
– Ты все еще видишь след?
– Да.
В его вопросе слышалась неловкость. Вероятно, только увидев мертвых собак, он осознал последствия своего порыва. И в другое время я обязательно как-то бы его поддержал, нашел слова утешения. А сейчас промолчал. Тугой комок, свинцом лежащий на внутренностях с раннего утра, никак не рассасывался, и мне не хотелось тратить силы. Впереди был трудный и долгий день.
Поток тонкой вуалью тянулся вдоль дороги и терялся в городе. Меня тревожило упорство мертвеца. Не думал, что он выберется из леса. Он шел слишком быстро, а значит, неосознанно использовал силу Потока. Как же так? Его желание спастись было сильнее смерти? Или за прошедшие годы люди так изменились, что собственная гибель уже не является поводом отложить дела? От этой мысли по коже пробежал холодок.
Автомобилей вокруг становилось все больше, и вскоре движение полностью остановилось, мы встали в пробку. Обычное дело для восьми утра, однако я чувствовал, что затор как-то связан с восставшим. И через полчаса, увидев место аварии, понял, что прав. Две полосы дороги были оцеплены, и за полицейскими машинами виднелось развороченное такси. Передняя часть автомобиля обнимала покосившийся фонарный столб, лобовое стекло вылетело и, блестя осколками, свисало с изуродованного капота. Обе двери со стороны дороги были открыты, обнажая грязноватый салон. На заднем сиденье невидимым пассажиром переливался сгусток Потока. По всей видимости, таксист, увидев на дороге раненого человека, решил помочь. За что и поплатился жизнью. Солидный камень в теорию воздаяния тому, кто совершил благое дело.
Я снова подумал о мертвеце, представил его идущим по городским улицам. Кто остановится узнать, что с ним случилось? Кто скажет: «Эй, приятель, ты выглядишь так, словно тебя убили этой ночью»? Один из тысячи? Двое? А сколько решат, что не следует лезть в чужую жизнь? Бездействие – универсальная полумера. Преимущество и проклятие больших городов.
Поток свернул с шоссе и запетлял между домами. Я пересел за руль. Ехал медленно, игнорируя возмущенные гудки водителей, спешащих как можно быстрее попасть из одного пункта назначения в другой. Серебристая лента дразнила, маскируясь в солнечных лучах. Два раза мне казалось, что путь закончен, но сияние продолжалось, взблескивало в нескольких метрах впереди, призывая следовать за ним. И я так погрузился в игру света с Потоком, что едва не пропустил нужный дом. Дверь скрывалась в тени раскидистых вишен, на лавочке у крыльца беседовали две старушки. Я проехал мимо, боковым зрением успев отметить, как сверкает панель кодового замка. Лишь спустя минуту до меня дошло, что это пятна Потока. Я припарковал автомобиль и, велев Густаву оставаться внутри, пошел к подъезду. Достал телефон, сделал вид, что увлекся разговором. Сам же не отрывал взгляда от кнопок домофона, пытаясь считать код. Цифра четыре горела ярче других, значит мертвец нажимал ее два раза. Седьмая – самая тусклая, ее он нажал первой. Тройка, единица и девятка светились примерно одинаково. Равно как и буква В. Я попробовал пару комбинаций, начинающихся с семерки и содержащих две четверки. Не сработало. Что же делать? Решил обратиться за помощью к старушкам, но дверь запищала и начала открываться. Толкая перед собой коляску, на улицу вышла молодая женщина. Я дождался, пока проход освободится, и, не отрывая мобильник от уха, прошел в подъезд. Здесь меня ждало разочарование. Следы Потока вели не к лифту, а на лестницу. Черт! Ненавижу лестницы! Мне почти восемьсот лет. Семьсот девяносто три года, если быть совсем уж точным. И я их чувствую, несмотря на то, что выгляжу на пятьдесят.
Я поднялся до пятого этажа и перевел дух. По обе стороны от лифта на железных дверях стояли числа. С двадцать девятого по тридцать шестое. Значит, квартира с номером, начинающимся на семь, должна быть не ниже десятого этажа. Я мысленно застонал и поплелся дальше. В затылке снова просыпалась боль, и с каждой ступенью мне в голову словно забивали крошечный гвоздь. Где-то в доме громко залаяла собака. Глухо заскрежетал лифт.
Я преодолел последний пролет и отдышался. Здесь Поток раздваивался. Большая его часть протекала в приоткрытую дверь справа, но тоненький ручеек поднимался на верхние этажи. Странно. Я заглянул в коридор – Поток клубился и мерцал у двери в квартиру семьдесят четыре. Он почти принял форму человеческого тела. Я подошел ближе, прислушался. Тишина. Плотное молчание дома в спальном районе. Снова взглянул на лестницу. Меня не покидало ощущение, что я в ловушке. Зачем восставшему идти наверх? Перепутал этажи? Я присмотрелся к Потоку, казалось, он истончался к верхней ступени. Дальше тянуть бессмысленно, я решился и подошел к двери квартиры. Нажал на ручку, потянул на себя. Открыто. Неудивительно – все мертвецы рассеяны в мелочах.
В прихожей не горел свет, но на полу отчетливо выделялись черные комки грязи. Я бесшумно вошел. Две комнаты по одной стороне, узкий коридор ведет в крошечную кухню. Знакомая планировка. В похожей квартире мы с Густавом прожили двенадцать лет. Я вытянул руки, призывая Поток. Нужно ослабить восставшего, лишить его возможности двигаться. И только потом предложить сотрудничество. Теплые ручейки согрели ладони, но закончились так неожиданно скоро, что я несколько секунд водил руками по воздуху. Словно мог нащупать и поймать потерянное течение. Я пошел вперед, уже понимая, что в квартире никого нет. Затылок застонал в унисон с досадой. Я заглянул в комнаты, в кухню, в туалет. Нашел в ванной промокшую грязную одежду. Голова кружилась, изнутри поднималась дрожь. Мир пошатнулся, и я схватился за стену, чтобы не упасть. Вернулся в кухню и сел на стул. Вспомнил, что ничего не ел уже почти сутки. Позвонил Густаву, назвал номер квартиры, велел подняться. Мы останемся здесь и дождемся мертвеца. Это лучше, чем пытаться найти его в городе. К тому же мне необходимо отдохнуть и подлечиться, давно не чувствовал себя так паршиво.
Я осмотрелся. Маленькая кухня светилась чистотой. Лишь на обеденном столе да на полу у раковины валялось несколько крошек. Идеальный порядок. Ни единого пятнышка на плите, столешнице и нежно-розовом кафеле. Нам с Густавом и мечтать о таком не приходилось.
В прихожей грохнула дверь. Мой неуклюжий ассистент тяжелой поступью прошел в кухню и остановился на пороге.
– Где он?
– Ушел. Отмылся, переоделся и свалил. Мы опоздали.
– Что будем делать?
– Ждать. Рано или поздно он вернется домой.
Густав помолчал с минуту, затем неуверенно спросил:
– А люди?
– Надо же! Теперь ты беспокоишься о людях? Не поздновато? – не удержался я от колкости, но глядя на его виноватую физиономию, смягчился: – Поток почти стабилизировался. Он не сможет никого убить. Нам повезло, что на его пути попались животные.
Густав молчал, и я примирительно попросил:
– Будь другом, поищи в комнатах лекарства. Башка раскалывается.
Он с облегчением убрался с моих глаз, зашумел ящиками и дверцами. А я решил раздобыть еды и подошел к холодильнику. Однако белоснежное нутро встретило меня пустотой. Коробка с пиццей и пакет шоколадного молока. Все. Не знаю, что удивило меня больше, – отсутствие продуктов или факт, что взрослый человек запивает пиццу сладким молоком. Я открыл морозилку, надеясь все-таки найти что-нибудь съестное. Замороженные овощи, рыбу, мясо. Но и там было абсолютно пусто. Только в верхнем контейнере лежал маленький целлофановый сверток. Я достал его, попытался развернуть. Смерзшийся пакет крепко держал добычу, и я положил его в раковину. Повернул горячий кран. Густав что-то прокричал из комнаты, и, оставив пакет размораживаться, я поспешил к помощнику.
– Здесь ничего нет, – произнес Густав, едва я вошел.
– Что? Ни одной таблетки? Ты везде посмотрел?
– Ты не понял! Здесь вообще ничего нет!
Один за другим он открыл ящики массивного письменного стола, демонстрируя их безупречную пустоту. Подошел к шкафу и распахнул дверцы – пусто. Ни одной вещи ни в комоде у окна, ни внутри приземистой тумбы под телевизором.
– В другой комнате тоже ничего нет, – Густав непонимающе покачал головой. – Только ноутбук на кровати. И еще это, – он протянул мне клочок бумаги, на котором неровным почерком были написаны числа – #27004.