Отсюда не возвращаются
Шрифт:
— «Лоранское дело», запись номер один, — проговорил Славин в диктофон, выходя из каюты капитана, — бортовой журнал уничтожен, равно как и записи происходившего на корабле перед похищением… то есть — перед исчезновением.
Оговорка, допущенная агентом и заставившая его тихо ругнуться, была не случайной. Поневоле Славин начал придерживаться одной-единственной версии, порожденной прежде всего своими профессиональными стереотипами. Согласно которым, если пропал неодушевленный предмет — значит его украли. Исчезновение человека в свою очередь предполагало его похищение, а преждевременная смерть —
— …по-видимому, экипаж подвергся психическому воздействию, — продолжал Егор Славин, — на это косвенно указывает… отсутствие следов какого-либо физического насилия…
Тут его внимание привлек подозрительный шорох, что доносился из темной глубины коридора. В условиях почти полной тишины даже такой, относительно тихий, звук слышался почти идеально. Отложив диктофон и достав табельное оружие — ручной скорчер, Славин крадущейся походкой прошел по коридору.
— Стоя-а-ать! — взвизгнул позади него надтреснутый голос. Некто, бродивший по заброшенному кораблю, очевидно, и не думал скрываться. А то, что ему удалось обойти одного из лучших сотрудником Управления, вряд ли можно было назвать добрым знаком.
— Стою-стою, — примирительным тоном отозвался Славин, пытаясь повернуть голову.
— Не двигайся! Бросай свою пушку! — голос незнакомца и его интонации выдавали сильное волнение, — медленно клади на палубу. А не то… выстрелю!
Последнее слово само прозвучало как выстрел — из старинного пулевого оружия. Поняв, что имеет дело с не вполне психически здоровым человеком, Славин предпочел не испытывать судьбу, а сделать то, что от него требовалось.
— Я вообще-то специальный агент УГБ, — сказал он, опуская руку со скорчером к палубе, — если вы… ты — землянин, то твои выходки…
— Катись к черту, Земля со всеми ее агентами, — ответ последовал незамедлительно и сменился сухим скрипучим кашлем.
«Кажется, землянин, — догадался Славин, — язык языком, а обороты у него типично нашенские».
— Руки вверх и повернись, — скомандовал меж тем дребезжащий голос. Егор Славин обернулся, чтобы встретиться лицом с дулом скорчера — брата-близнеца своего табельного оружия. Скорчер держал в руках мужичонка вполне земного вида.
Он был небольшого роста, плюгав и небрит — причем, небрит, судя по виду, уже давно. Его волосы, некогда темные, поблекли и поседели, а на макушке образовалась вполне заметная лысина. Но главной приметой мужичонки был стойкий запах перегара. Из-за него Славин всерьез усомнился в своей профессиональной сноровке. Не заметить и позволить взять себя на мушку обладателю такого амбре было столь же позорно, как снайперу — промахнуться мимо слона.
Впрочем, присмотревшись, спецагент понял причину, по которой мужичонка со скорчером сумел застать его врасплох. Обладатель перегарного запаха стоял спиной к наполовину раскрытому люку, что вел, по всей видимости, в одну из кают. «Продуманный сукин сын, — про себя молвил Славин, — в засаде сидел».
— Куда смотришь? — мужичонка насторожился, и скорчер едва заметно дрогнул в его руке.
— Да вот, — добродушно хмыкнул Славин, — кажется, у нас гости…
— Где?! — невинная фраза вызвала у его собеседника состояние, близкое к панике. Этим спецагент и воспользовался: одно неуловимое движение — и рука мужичонки выронила скорчер прямиком на палубу. Не теряя времени, Славин сделал еще одно движение, уже не такое незаметное — по крайней мере, для плюгавого землянина. Получив хороший удар в лоб, тот отлетел в сторону полураскрытого люка и мешком свалился на палубу.
Когда мужичонка пришел в себя, уже Славин держал его на мушке. И «отпускать с миром» явно не собирался. Как и не намерен был более проявлять оплошность.
— Убьешь меня? — робко и обреченно осведомился мужичонка.
— Повторяю для непонятливых, — Егор Славин вздохнул, как вздыхает офисный служащий при виде большего объема предстоящей работы, — я специальный агент Управления Глобальной Безопасности. Слышал о таком? Если нет — попробую объяснить доступней. Первое — убивать я тебя не собираюсь, это не в моей компетенции. Второе — я расследую исчезновение экипажа этого корабля. Ты, как я понимаю, единственный свидетель…
— Свидетель чего? — мужичонка нервно рассмеялся.
— Того, что произошло на корабле, — терпеливо пояснил Славин, — не знаешь, куда делись… твои коллеги? Где они?..
— А ты не знаешь… а-гент? — последнее слово было произнесено с подчеркнутым пренебрежением, — ну, пораскинь мозгами! Корабль здесь, народу — йок, а значит… где он? На этой гребаной планете, разумеется! Улетать-то по любому им больше не на чем.
— Логично. А не подскажешь, где конкретно они находятся? А то планета большая. И… живы ли они, кстати?
— Ну откуда ж я знаю? — жалобно протянул мужичонка, — кто я тебе — Господь Бог? Я простой техник, откуда мне знать?..
Каюта штатного техника экспедиции — плюгавого мужичонки по имени Василий и по фамилии Кучеренко, была под стать своему хозяину. Из всех помещений на корабле она одна выделялась жуткой захламленностью. Нашлись в ней и разнокалиберные бутылки — пустые и полные, и какие-то ампулы, и высохшие, пришедшие в негодность, остатки еды. С другой стороны, такая обстановка свидетельствовала об обитаемости помещения, о том, что оно востребовано и обжито. Не в пример другим каютам и отсекам.
Как известно, в обязанности корабельного техника входит обеспечение бесперебойной работы почти всех систем на судне. Всех — в широком смысле: от бортового компьютера до маленьких юрких роботов-уборщиков. Склонность же техников к горячительному на Земле давно стала притчей во языцех и объяснялась очень просто.
Во-первых, режим работы у данных штатных единиц вполне описаем одной фразой — «от случая к случаю». Промежутки между этими случаями бывают весьма длительными… Во-вторых, техник в экипаже — фигура достаточно одинокая, и не важно, в какой компании — ученых или военных. И те, и другие воспринимают его как обслуживающий или даже «вспомогательный» персонал; проще говоря — как «второй сорт» и мальчика на побегушках. В таких условиях основным состоянием техников является смесь скуки и мизантропии. А алкоголь был главным средством и от того, и от другого.