Отсюда - туда
Шрифт:
Вспомнился Перкинс, наш гешефт. Друг Перкинс: уж я слямзю твой платок, когда ты заснешь, погоди! Я вернусь!
Что я поделываю, спрашиваешь?
Да путешествую, знаешь ли, то тут, то там. Ведь я сумасшедший. Подметки мои горят. Все из чистого золота. Я золотой самолет, пикирующий на мост автострады. Я должен погибнуть, что в этом хорошего.
Сидел в туалете, ждал, пока подействует эта штука, и думал о том, что не хочу умирать, что не ищу смерти. Но смерть привязчива. Она бежит ко мне, как котенок; летит, как птица; не отпускает.
Мы
Мотоцикл мой, самолет мой, стоит у дверей: он, мой друг, готов стартовать в любую минуту.
Ты уже спишь, Перкинс…
Перкинс?
Вынул деньги. Много денег. Мы с Перкинсом их заработали.
Тот не мужчина, у кого нет денег! Много денег!
Пошел к мотоциклу, завел мотор и поехал дальше.
День был в разгаре, когда я приехал в этот город. Там, прямо у въезда, был большой универсам, такой большой, что и не обойти, целый мир из прилавков, и салонов, и эскалаторов. Мне нравилось бродить по магазину, потому что среди заваленных всяким добром прилавков и товаров дешевой распродажи я чувствовал себя как дома. Мне не нужно было ничего покупать, все и так было мое.
Во дворике под стеклянной крышей был целый лес из искусственных деревьев, парк, в центре которого находился фонтан. Долго сидел на бортике бассейна, запустив руку в какую-то стеклянную на ощупь воду. Теплый воздух, гулявший по универсаму, шелестел бумажными листьями деревьев. Я любил его, этот шорох и шелест, он меня трогал, он уверял меня, что я жив, что не умер.
Сколько я пробыл в универсаме? Обстановка привычная, но все же приятно было смотреть на людей, поднимавшихся на эскалаторе с этажа на этаж — как снованье заблудших душ по кругам ада. Я был здесь совсем чужой, никто не знал меня, но это было неважно. Как на кладбище имена на могилах, тысячи имен, они взывают: это я! А никто их не знает.
Спросил потом одну девушку, не желает ли она пойти выпить со мной кофе или чего-нибудь в этом роде. Девушка сначала насмешливо посмотрела на меня, но потом согласилась. В магазинном кафетерии были ниши из пластиковых скал с цветной подсветкой. Мы сидели за столиком и смотрели друг на друга.
Потом я придумал, что мне нужно сходить за сигаретами, и вышел из кафетерия, из универсама на улицу. Был вечер, небесная глубь зеленела, на переднем плане плыли розовые облачка, мимо меня громыхал бесконечный поток машин.
Некоторое время искал свой мотоцикл и никак не мог найти. Не разволновался, не запаниковал, сказал только: так!
Попал на задворки магазина, где сгружали товар. Искал свой мотоцикл среди порожней тары, но его там не было. В лучах заходящего солнца поблескивали штабеля спрессованных нейлоновых пакетов. Кудрявая детвора выискивала добычу. Или они просто играли? Увидев меня, убежали.
Над входом
Не особенно выбирая, сел за стол, за которым уже сидели двое. И без всякого повода и приглашения заговорил: рассказывал о своем житье-бытье и обо всем, что со мной было.
В определенный момент рассказа — а я чувствовал, что момент подходящий, — я вытащил из бумажника фотографии и сказал:
— Это Перкинс! Мой друг, чтоб вы знали! А это вот я!.. Узнаете меня, или?
Тут я помедлил, долго разглядывал последнее фото, которое держал на ладони, как будто мне было трудно показывать его.
— А это, — сказал я наконец, — это мой сын, мой малыш, с которым жизнь нас разлучила, и я даже не знаю, где он теперь.
Молодые люди глядели на меня в полном недоумении.
Когда же я замолчал и стал постукивать фотографией чужого мальчика по столу, один из них спросил, что я собираюсь делать дальше.
— Путешествую, — сказал я, — еду к морю. Это ведь никому не возбраняется. И слава богу. Не спасение, конечно, но убежать от отчаяния можно. Еду к морю, — сказал я, — значит, приеду к нему.
Попросил их потом рассказать о своей жизни, и они рассказали.
Молодые люди давно уже ушли. Я был последний посетитель. Хозяин хоть и не вышвыривал меня за дверь, но вид имел угрожающий. Я же улыбался. Зачем угрожать? И кому? Какой глубокой нежностью светилась ночь, в которую я вышел. Брел, немного шатаясь. Посреди площади стояло дерево, отбрасывая круглую сторожкую тень. Шаги мои переговаривались на мостовой. Где-то еще был включен приемник, играла музыка. Все огни в универсаме были погашены.
В самом ли деле я рассказал им о своей жизни? А они? Каждый рассказывает о своем: и пусть все было даже совсем не так, думал я, каждый рассказ прекрасен. Я опять улыбался. Пролетел жук-светляк. Красиво рассказать о своей жизни удается не всякому.
Неподалеку от кафе нашел свой мотоцикл. Теперь, когда стоянки опустели, его выделяла оставленность. Полицейский проверил мои документы. И, хотя я был пьян, отпустил. Выехал из города. Кому принадлежит одинокий человек? Какая может быть у него цель? Что за вопросы! В тишине жужжали неоновые трубки уличного освещения. Мусоровоз ехал впереди меня. Что-то в нем громыхало. Из защелкнутой пасти люка торчал рукав рубашки.
Проскочил предместья. Сразу стало темнее. Выехал на простор. Земля была плоской, зеленой, пересеченной водными каналами. Кругом тишина.
Видится мне страна, бескрайняя. Вижу ее крупным планом в красиво округленной округлости. Она не шевелится. Спит, зеленая. Спит, серая. Спит? Большая, бескрайняя, неподвижная.
Вижу ли я ее? Отражается ли она в моих глазах? Глаза мои открыты. Далекие облака над землей. Пилигримы? Отражаются в водной глади озер и речек: будто что-то было. Будто что-то есть.