Оттенки изумрудных глаз
Шрифт:
— Как будто ты что-то знаешь о нем! — повышаю голос я, отчего он опасливо дрожит, едва не срывается в конце фразы. Я автоматически нащупываю раковину рядом с собой и сжимаю ее край пальцами свободной руки так, что ноют суставы. Странно, но это не придало мне ни капли уверенности. Скорее даже наоборот, показало мою слабость даже нормально стоять. Это нелегко под пристальным изумрудным взглядом, который, кажется, сейчас вот-вот разденет тебя. Обнажит весь страх. Как оголенный нерв.
— О, поверь, гораздо больше тебя, — вырывает меня из сбивчивых мыслей насмешливый тон трикстера. Я снова кривлюсь.
—
— Не стал, если бы знал, что на тебе нет действительно никакой одежды.
И после этих слов я резко застываю изваянием. В такой нелепой позе — одна рука все еще судорожно сжимает край раковины, а другая вжата в грудь так, что под пальцами чувствуется жаркое биение обеспокоенного сердца. Я приоткрываю губы в немом восклицании, напрочь забыв о дыхании. Его слова все еще крутятся в голове, рассылая тревожные импульсы по всему телу.
— Ты что, подглядывал за мной?! — взвизгиваю я, сделав нелепый взмах рукой в приступе острых смешанных чувств. Их было слишком много, и они невыносимо давили на грудь, на черепную коробку, принося непонятную, ноющую боль.
— Нет, просто у меня очень тонкий слух, — спокойно произносит бог коварства на мой выпад, на секунду прикрывая веки так, что пушистые ресницы отбрасывают длинные тени на бледную кожу. Я пялюсь на его щеки, не зная, куда еще деть свой отрешенный взгляд. Внутри просыпается злость, раздражение, которые накатывают с очень ощутимой силой. Я фыркаю, гордо сжимая похолодевшие губы.
— Попахивает хвастовством.
— Именно поэтому ты меня чуть не оглушила своим воем, — продолжает Локи, испытывая меня пронзающим изумрудным взглядом, который стал гораздо темнее. Словно покрылся слоем прозрачного серого льда. Я издаю возмущенный возглас.
— Я пела!
Трикстер ядовито усмехается на мои два слова. На единственное, что я смогла выдавить в свое оправдание.
— Да что ты? Пела так, что я проснулся с ужасной головной болью.
— Возможно, она началась из-за вчерашних событий! — выпаливаю я прежде, чем успеваю обдумать собственные слова. В голове тут же оживают воспоминания вчерашней ночи, яркое оперение птицы вспыхивает перед внутренней сетчаткой глаза. Мои зрачки испуганно расширяются. Я с силой прикусываю губу, коря себя за сказанное, и отвожу взгляд, пытаясь спрятать его. Рядом слышится достаточно громкий, почти что сдержанный от раздражения выдох.
— Сейчас тебе лучше о них не вспоминать. Скажи спасибо, что я не стал тебя трогать вчера, — холодно произносит бог лжи и обмана, сверля глазами дыру в моей макушке, будто хочет заставить меня поднять взгляд. Я продолжаю с напускным увлечением разглядывать кафель под босыми ногами, но, услышав его слова, резко вскидываю голову, поддавшись необъяснимой смелости и обманчивой гордости.
— Ты бы ничего не сделал, — холодно и строго говорю я, скрещивая руки на груди, с которой от этого действия полотенце слегка приспускается. Внутри вспыхивает жар испуга, и я быстро
— Ты уверена? — вкрадчиво переспрашивает трикстер, снова делая попытку приблизиться ко мне. Я так же резко подаюсь назад, заводя руки за спину, чтобы не натолкнуться на неожиданную преграду. — В прошлый раз, когда ты сбежала из дома в лес, тоже была так уверена? Помнишь, что произошло потом?
Я едва заметно вздрагиваю от этих слов. Теперь в сознании крутятся иные образы. Прохладные длинные пальцы, с силой стискивающие мое бедро, леденящий и вместе с тем пробуждающий жар в низу живота шепот, ярко блестящие изумрудные глаза…
Я громко сглатываю горькую слюну, почти что силой проталкивая ее в пересохшее от волнения горло. Стискиваю кулаки, чтобы придать себе уверенности.
— Именно, слишком хорошо помню. Поэтому не хочу, чтобы появилось еще больше воспоминаний, которые омрачают мою жизнь, — сухо процедила я, практически не разжимая напряженных губ и хмуро уставившись в сверкающие изумрудные глаза.
— Не лукавь, Дженни, ты прекрасно осведомлена, что со мной это бесполезно. Я знаю, что таится внутри тебя, — елейным голосом опровергает мои слова Локи, снова подаваясь вперед. Я чудом удерживаюсь на месте, однако делаю защитный жест — поднимаю руки и вцепляюсь ими в ткань, которая облегает мое тело, впитавшая в себя всю влагу, мокрая и набухшая. Тяжелая, едва держится на ослабнувшем узле.
— Это чудесно, что ты знаешь анатомию, — не жалея язвительности, громко говорю я. Однако трикстер снова приближается, тем самым живо уничтожив во мне восставшие было чувства сопротивления. Я утыкаюсь спиной в прохладный кафель, которым выложена стена и досадливо морщусь, ощущая, как холод врезался в лопатки. Намерения бога обмана ясны, как день. Он хочет снова наказать меня, совершенно ужасным, порочным способом. Хочет отнять у меня это треклятое полотенце, служащее на данный момент единственным элементом одежды. От этих мыслей мне становится по-настоящему жутко.
— Не нужно было будить меня, — тихим и низким голосом произносит бог коварства, буравя меня жгучим взглядом, от которого дыхание застревает у меня в груди. Я открываю рот, собираясь бросить очередную колкость в ответ:
— Хочешь сказать, что от недосыпа в тебе сразу просыпается желание…
Еще один шаг, сбивающий фразу. Глушащий все мысли, заставляющий что-то ворочаться в грудной клетке с боку на бок, сминая все в непонятный комок. Я оцениваю оставшееся между нами расстояние. Меньше метра…
— Возможно, в следующий раз ты не станешь совершать столь опрометчивых поступков.
— Локи, дай мне пройти, — неуверенно прошу я, позволяя отчаянию прорваться наружу и заскользить тонкой змейкой в словах. Бог коварства недобро усмехается, цепляясь за мой взгляд, направленный на дверь.
— Я выпущу тебя, как только буду уверен, что навсегда отбил у тебя охоту будить меня своим пением, — низким бархатным голосом сообщает бог лжи, и от этого тона во мне будто медленно опускаются вниз все внутренности. Я сильнее вдавливаюсь лопатками в кафель, игнорируя жалящий холод. Прикусываю нижнюю губу так, что ощущаю слабый привкус крови.