Оттенки страсти
Шрифт:
– Питер! Я не вынесу все эти свадебные торжества. Представляю, какой фарс устроит мама по случаю нашего бракосочетания. Постарается собрать все сливки общества, а мне противна сама мысль, что придется снова лицезреть эти отвратительные физиономии. Ах, Питер, ну, почему ты – такая важная персона?
Некоторое время Питер сосредоточенно обдумывал что-то, а потом произнес серьезным тоном
– А с какой стати мы должны кому-то и что-то рассказывать? Давай сначала поженимся, а уж потом поставим их в известность. Пока они придут в себя от удивления, пока обмозгуют эту новость и начнут приставать к нам со своими поздравлениями, мы уже будем далеко.
– Правда? А так можно? – В голосе девушки зазвучало возбуждение. Как это романтично! Тайный брак! Какая девушка не мечтает о таком приключении. И не важно,
– Конечно, можно! Ты же знаешь, у меня нет родни, которая огорчится или обидится, узнав, что я женился, не сообщив им об этом заранее. Отец очень болен, да он и раньше никогда не проявлял особого интереса к моим делам. Единственный человек, кто будет гореть желанием организовать пышное бракосочетание, – это твоя матушка.
– Да и то только потому, что ты – маркиз. Разумеется, она устроила бы свадьбу и сделала все, как положено, если бы я выходила замуж и за кого-то другого. Но ты – совсем другое дело! Выдать замуж дочь за маркиза – отличный повод для удовлетворения собственного тщеславия! А на самом-то деле ей все равно, и скучать по мне она не будет. Потому что она не любит меня и никогда не любила. Папа же, со своей стороны, будет только рад избежать докучной брачной церемонии. А Чарльз…
Голос Моны сорвался, и Питер, почувствовав, что с именем брата у девушки связаны какие-то очень неприятные ассоциации, не стал развивать эту тему и перевел разговор на другое.
– Тогда все решено, моя радость! Вот только…
Он сконфуженно умолк, словно вспомнил нечто малоприятное.
– Что «только»? – испуганно переспросила Мона.
– Видишь ли, дорогая, ты еще не достигла совершеннолетия. Тебе нет двадцати одного года. И мне не позволят жениться на тебе без позволения твоих родителей.
– Но почему? – с отчаянием воскликнула Мона. Так альпинист, карабкающийся в гору, издает вопль отчаяния, видя, как рвется канат, который служил ему страховкой. Повисла тяжелая пауза. Воображение Моны стало услужливо рисовать ей картины будущих свадебных торжеств. Их с Питером станут возить по всему Лондону и показывать гостям, словно они не живые люди, а какие-то манекены. Разумеется, светское общество будет взбудоражено, и пойдут разговоры, как это бывает, когда молоденькая девушка на выданье делает блестящую партию. Остальные дебютантки облепят ее роем и станут приставать к ней, требуя подробностей скоропалительного романа. «А когда вы впервые поцеловались?», «А как он тебе делал предложение?», «Где вы собираетесь провести медовый месяц?» – и так далее и тому подобное. Море вопросов, один другого ужаснее. Замужние дамы незамедлительно поспешат со своими советами умудренных жизнью матрон: как вести себя во время столь ответственного мероприятия, каким является свадьба, как успокоить расходившиеся нервы, как сделать это, как избежать того. Даже горничная, которая станет помогать ей облачаться в свадебное платье, даже она будет есть ее любопытными глазами, стараясь отыскать в ней что-то такое… Да уж! Все эти люди постараются раздеть ее догола и вдоволь насладиться ее наготой. Нет, это выше ее сил! Она не вынесет подобной пытки!
– Что же нам делать, Питер? Придумай что-нибудь! – прошептала она умоляюще.
– А что, если мы поставим в известность только твоего отца? – вдруг осенило молодого человека. – Думаю, он не станет противиться нашему браку и даст свое согласие.
– Ах, какой же ты умный! – совершенно искренне восхитилась Мона. – Конечно, папа не будет возражать! И уж он-то точно никому и ничего не скажет! Ни единая душа на свете не догадается о наших планах!
Слава богу, она спасена, ее страховка на сей раз выдержала.
– Я поговорю с ним завтра же! – Питер был снова полон самых радужных надежд. – Думаю, мы уладим с ним формальности за пару дней. Тебя это устроит?
Простой вопрос, а он ждал на него ответа, затаив дыхание, точно осужденный, замерший перед судьей в ожидании приговора.
– Конечно, Питер! – ответила Мона тоном человека, перекладывающего тяжелую ношу жизненных невзгод на чужие плечи. Впервые после возвращения домой она почувствовала себя в полной безопасности. Наконец-то она нашла тихую гавань, в которой можно переждать любые штормы и ураганы. Она подняла голову с его плеча и посмотрела ему прямо в глаза. Милый-милый
– Ты ведь всегда будешь добр ко мне, да? – неожиданно вырвалось у нее, и она снова всхлипнула, сама не зная почему. Но каким-то шестым чувством она вдруг догадалась, насколько важен ответ Питера для их будущей жизни.
– Всегда, дорогая, что бы ни случилось! – ответил он серьезно, впрочем, не вполне понимая причину ее взволнованности. Да и как иначе? Разве можно быть жестоким и бездушным по отношению к столь прелестному созданию, как его Мона? В своем ослеплении, в своей любви к девушке он едва ли осознавал, что та любит его всего лишь как друга. Но, пожалуй, если бы он и понял это, вряд ли бы сильно огорчился. Ему было довольно и такой любви. Разве не чудо, что она вообще согласилась стать его женой? Ему хватит и того, что она позволит обожать себя! А уж он сложит к ее ногам все земные сокровища, все, что она захочет, за одну только улыбку на ее лице. Ах, как же плохо он разбирался в хитросплетениях женской души! Ведь женщине для полного счастья нужны не только земные блага. Она все равно будет мечтать о прогулках под луной и о поцелуях среди звезд. Будет вздыхать о недоступном, жаждать того, что не может получить в реальности.
Какое-то время они сидели в машине молча, сосредоточенно обдумывая шаг, на который оба только что решились так спонтанно и почти безрассудно. Питер при его гипертрофированном чувстве ответственности смотрел в завтрашний день уже глазами женатого человека, вполне отдавая себе отчет во всей серьезности и важности его новых обязанностей. Мона же думала о своем. Наконец-то она обретет долгожданный покой, размышляла она, удобно устроив голову на плече у Питера. Все треволнения и переживания отойдут в прошлое, скроются под водой времени. Их дружба с Питером представлялась ей чем-то вроде масла, которое моряки во время шторма льют в океан, чтобы утихомирить разбушевавшиеся волны вокруг корабля. Вот и брак с Питером – это самый надежный якорь, который удержит ее корабль в бурном море житейских треволнений и поможет уцелеть при любых штормах. С юношеским пылом она представляла себе, как они проживут вместе долгие годы в любви и согласии, и ничто и никогда не омрачит их привязанности друг к другу. Она была еще слишком молода, слишком неопытна и не знала, что характер человека, в точности как сталь, закаляется только в огне. В огне испытаний и невзгод. Инерция и покой – это удел стариков, предающихся счастливым воспоминаниям о былых жизненных битвах. В юности же надо бороться, бороться и побеждать.
Машина остановилась у подъезда дома на Белгрейв-сквер.
– Спокойной ночи, дорогая!
– Спокойной ночи, Питер! – ответила Мона и подставила лицо для поцелуя, как это делают дети, когда их целуют на ночь.
Он бережно поцеловал ее и тут же отвернулся. Мона почувствовала легкое разочарование. На какую-то долю секунды она замешкалась, словно ожидая продолжения. А затем выпорхнула из машины и скрылась за массивной парадной дверью.
А ведь Сэлли оказалась провидицей, думала она, поднимаясь к себе в комнату. И я, в самом деле, стану женой герцога. Подумать только! Неожиданно для себя из ее груди вырвался вздох. Нет, что-то не так! Чего-то не хватает. Никакой приподнятости, никакого ликования в душе. Странно!
Глава 8
Мона стояла, прислонившись к забору, отделявшему выгул для лошадей от дороги, и наблюдала, как муж пытается приучить к седлу молодого жеребца. Питер, в свободной рубашке с расстегнутым воротом, в облегающих бриджах и высоких сапогах, был очень хорош собой в этом костюме наездника. Лицо его было исполнено решительности и отваги, глаза горели от возбуждения. Он был целиком поглощен борьбой с норовистым жеребцом, то и дело взбрыкивающим и пытающимся стать на дыбы, чтобы сбросить всадника вместе с еще непривычным для него седлом. Мона вдруг подумала, что раньше ей и в голову не приходило, какой у нее сильный и красивый муж. Но сейчас, глядя на его бицепсы, на могучие плечи, на гордо посаженную голову, она вполне оценила и его физическую мощь, и мужскую привлекательность. Впрочем, растрепавшиеся волосы делали его похожим на мальчишку. Было что-то бесшабашное и лихое в лице Питера и во всей его фигуре, что делало его особенно красивым.