Отто Шмидт

Корякин Владислав Сергеевич

Важные детали грядущих событий прослеживаются по воспоминаниям хозяйственника И. А. Копусова, направленного на работу в ВАИ Василеостровским райкомом ВКП(б) со следующим напутствием: «Есть у нас в районе тихая обитель, которая занимает всего несколько комнат. Работа там спокойная и неспешная. Это — Арктический институт…»

Ответственный партиец, вероятно, и сам не ожидал, насколько ошибается в своем напутствии очередному полярному новобранцу, о чем тот и поведал в своих воспоминаниях:

«…Отправился я в Арктический институт. Директором его был О. Ю. Шмидт, живший в Москве и посещавший институт каждые два-три месяца. Заместителем его был P.A. Самойлович. Организовался институт лишь в конце 1930 года, то есть всего за несколько месяцев до моего прихода. О Шмидте я слышал давно, когда работал еще в системе народного образования. Шмидт тогда был членом коллегии Наркомпроса,

и его имя часто у нас упоминалось.

P.A. Самойлович вел обширную научную работу, и все организационные и хозяйственные заботы по институту, так же как и по снаряжению отправлявшихся на север экспедиций, естественно, легли на меня… В апреле 1931 года вместе с Самойловичем я поехал в Москву к Шмидту.

Шмидт произвел на меня хорошее впечатление своей мягкостью. Мягкостью, но отнюдь не мягкотелостью. Впоследствии я узнал его ближе: это умный, дельный человек, четко и точно формулирующий свои мысли и дающий ясные и определенные указания.

Я вернулся в институт и провел ряд мероприятий по его реорганизации. Прежде всего, я перевел его в новое помещение — в обширный Шереметевский особняк на Фонтанке… В том же 1931 году штаты института были расширены более чем вдвое, были отпущены средства на новые экспедиции, организованы новые лаборатории. Словом, работа закипела.

Должен сказать, что первое мое впечатление от института было неблагоприятное. В самой большой его комнате стоял огромный стол, на котором сотрудники… играли в пинг-понг. В два часа являлся один заместитель директора, в четыре часа — другой. Все это мне не понравилось. Я привык к дисциплине. У меня уже был опыт советской работы, и мириться с такой расхлябанностью я не мог…»

Институт принял облик научного учреждения. Были привлечены специалисты из других учреждений. Началась энергичная подготовка к экспедициям 1932 года, разумеется, под руководством Шмидта. Несомненно, свою роль в открытии перспектив предстоящих свершений сыграл Визе как знаток истории арктических исследований, к которым мы должны обратиться.

Глава 5

История Северного морского пути, как руководство к действию

Средь белизны, ослеплены, Сквозь дикий мир мы шли В пустыне льда, где нет следа Ни жизни, ни земли. Где справа лед, и слева лед, Лишь мертвый лед кругом… С. Кольридж

Шмидт с присущим ему вниманием к деятельности предшественников вел продолжительные беседы на исторические темы с более опытными полярниками, особенно с В. Ю. Визе, у которого интерес к Арктике (первоначально чисто книжный) возник еще во время обучения на химфаке Гейдельбергского университета (Германия). Не случайно один из участников событий позднее вспоминал: «В 1930 году мне посчастливилось быть в экспедиции вместе в Владимиром Юльевичем. Я часто наблюдал, как он, часто прогуливаясь на палубе «Седова», о чем-то беседовал с начальником экспедиции О. Ю. Шмидтом. О чем они беседовали, нетрудно было догадаться» (Лактионов, 1946, с. 15).

В свое время возникший, казалось бы, отвлеченный, абсолютно нежизненный интерес позднее изменил всю дальнейшую судьбу ученого и направил его научную деятельность по совершенно иному пути. В процессе общения с этим сложившимся исследователем Шмидт однажды обнаружил, что нечто подобное, видимо, ожидает и его самого. Такое открытие невольно сблизило этих двух непохожих людей с их могучим интеллектом, искавшим выход в реализации. Правда, в отличие от Шмидта Визе не обладал ни связями «в верхах», ни организационным талантом — каждому свое… Встреча двух неординарных личностей имела далекоидущие последствия. Визе обрел в лице Шмидта своеобразного лидера на будущее, а Отто Юльевичу лучшего эксперта в области истории полярных исследований и природным процессам в Арктике было не найти. Собственный жестокий полярный опыт (две зимовки с экспедицией Г. Я. Седова в 1912–1914 годах) сочетался у Владимира Юльевича с глубоким знанием литературных источников, не говоря уже о практике полярных исследований, которой пока не хватало Шмидту. В Арктике до поры до времени Шмидт оставался перспективным новичком, но присутствие двух сильных экспертов (включая Самойловича) значительно облегчило его приобщение к полярным проблемам. Лучшим доказательством возможностей своего ведущего полярного эксперта для Шмидта стало открытие острова Визе.

Что касается

Рудольфа Лазаревича Самойловича, его дальнейшая судьба в Арктике во многом определялась, видимо, сознанием того, что пик его достижений после спасения итальянцев миновал. В своих размышлениях о достойном завершении карьеры полярного исследователя он, видимо, не вполне оценил появление на арктическом горизонте активного новичка, с задатками масштабного лидерства в будущем. Поэтому (в отличие от Визе) в отношениях со Шмидтом он не мог избежать определенного дискомфорта, что не способствовало взаимопониманию между ними. Тем не менее опыт Самойловича в части использования новейших технических средств (ледокол, самолет, радио), полученный им во время спасения выживших участников экспедиции Нобиле, несомненно, был интересен Шмидту.

До поры до времени Шмидт выслушивал обоих, не рисуя особых перспектив на будущее. Однако в свете увиденного и пережитого, а также по результатам общения со своими даровитыми подчиненными перед Отто Юльевичем постепенно обозначилось такое поле деятельности, по сравнению с которым все его прежние занятия могли оказаться лишь более или менее успешной прелюдией. Оно было подготовлено многими веками освоения арктического Севера.

В романтическом XIX веке появилась легенда о некоем зове высоких широт, тогда как наших предков на север погнала жестокая нужда, связанная с ухудшение климата на рубеже первого и второго тысячелетий нашей эры. Последовал упадок европейского сельского хозяйства, когда значительная часть населения, не обеспеченная продовольствием, стала покидать места прежнего обитания в поисках лучшей доли. Обитатели Скандинавии бросились на юг, повергнув своим вторжением, грабежами и насилием в ужас население Европы вплоть до Средиземноморья. Со временем, однако, они приспособились к местным условиям и постепенно растворились в новой для себя общественной среде.

Новгородцам это направление оказалось практически недоступным (не считая тех, кто примкнул к походам «из варяг в греки»), поскольку на запад их не пускали такие же оголодавшие скандинавы, а на юг — свои же братья славяне из бассейнов Днепра и Верхней Волги. Свободными для сынов Великого Новгорода оставались лишь пути на северо-восток в бассейны рек Белого моря. К ним вели дороги через волоки на притоках Северной Двины, отчего в летописях эта местность получила название Заволочья. Угро-финские племена, населявшие эту местность, ограниченную с севера ледовитыми морями, в русских летописях описаны как чудь-заволочская. Они первыми повстречали новгородских ушкуйников, прозванных так за свои небольшие лодки-ушкуи, удобные для использования на волоках. Естественно, эти добры молодцы, самые активные, самые рисковые и готовые на все, отправлялись на поиски новой жизни без каких-либо гарантий на лучшую долю. Они были пассионариями — по Л. Н. Гумилеву, — и они были способны на многое. Подобно своим скандинавским собратьям на морях, они не отличались в походах благонравным поведением как друг с другом, так и с аборигенным населением — Средневековье есть Средневековье… Сами землепроходцы-ушкуйники обычно не оставляли отчетов о пройденных дорогах, приберегая информацию о своих открытиях из опасения таких же конкурентов или вмешательства властей, поначалу своих новгородских, а позднее и Москвы. В противоположность этому возникшие позднее на Западе торговые компании, снаряжавшие экспедиции для открытия новых земель и морских путей, спешили известить мир о своих достижениях, исходя из прагматических интересов, прежде всего приоритета в бизнесе. Да и документы на Руси чаще становились добычей огня в деревянных постройках, в то время как в Европе они лучше сохранялись в каменных зданиях.

Визе время появления наших предков на берегах Белого моря относит к XII веку, хотя освоение приморской территории, позднее получившей в России название Поморья, затянулось до второй половины XVI века. Однако, по сведениям «Повести временных лет», в 1096 году новгородцы ходили на Югру и Печору. «Югра же людие есть язык нем и соседят с Самоядью на полуночных странах», — отметил летописец. Источник конца XV века («О человецах незнаемых на восточной стране и о языцах разных») утверждает: «На восточной стране, за Югорьскою землею, над морем, живут люди Самоедь, зовемые Малгомзеи», по имени одного из местных племен. Вскоре пришельцы шагнули дальше на север, за пределы материка. Один из западных источников начала XVII века отмечает: «Русские, плавающие по северному морю, открыли около 107 лет назад остров дотоле неизвестный, обитаемый славянским народом… и подверженный вечной стуже и морозу… Он превосходит величиной остров Кипр и показывается на картах под названием Новая Земля» (Визе, 1948, с. 16).