Отважное сердце

Янг Робин

— Когда вы уезжаете? — спросил Роберт. Слова отца невыносимой тяжестью легли ему на сердце.

Лорд встретил взгляд Роберта, и в его глазах засветилось презрение.

— У меня достаточно забот и здесь, это очевидно и не нуждается в пояснениях. Этим займешься ты. — Не ожидая ответа, он продолжал. — Ты отправишься завтра прямо с утра, поедешь в Лохмабен и поднимешь людей Аннандейла. Конечно, замок Дугласа обороняет лишь небольшой гарнизон, но для того, чтобы взять его, потребуется сила. Привези жену и сына Дугласа ко мне. — Когда Роберт не сделал и движения, чтобы уйти, лорд раздраженно нахмурился. — В чем дело?

Эмоции Роберта нашли выход и, подобно струе пара, вырвались наружу, напрочь снося крышку котла, внезапные и обжигающие.

— А если вы бросите

эту женщину и ее ребенка к ногам Эдуарда, отец, то как он вознаградит вас за послушание? Вы надеетесь, что троном? Или просто погладит по головке?

Старший Брюс выпрямился, и вся краска отхлынула у него от лица. Рука его непроизвольно дернулась, сметая со стола королевский приказ. Тот упал на пол, и большая восковая печать треснула по центру.

— Ты исполнишь свой долг, — напряженным голосом произнес он, — или лишишься своих земель. — Потянувшись за кубком, он жадно схватил его. — И, в любом случае, уберешься с моих глаз.

Легкий ветерок холодил Роберту лицо, когда он смотрел на небесно-голубой рассвет. Брюс купался в лунном свете, и пот блестел на его ребрах и мускулах плеч и груди. Всего лишь через месяц он отпразднует свой день рождения. Двадцать три года не прошли даром для его тела, оно стало высоким и стройным, как у деда, закаленное более чем десятилетием постоянных тренировок. Широкие плечи переходили в длинную спину, на которой перекатывались бугры мускулов, и руки, перевитые узлами вен. В минувшем году на его груди начали расти мягкие темные волосы, тонкой полоской спускаясь к пупку и ниже, где вновь густели. Здесь и там его мраморную кожу испещряли шрамы; одни были получены в боях, другие — во время тренировок. Это было тело уже не мальчика, а мужчины. Тем не менее, несмотря на всю силу, он еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным.

Под ногами у него насыпь, на которой высилась главная башня замка Лохмабен, сбегала к беспорядочному нагромождению зданий во внутреннем дворе. А еще дальше, за частоколом и деревьями, невесомым облаком вытянулось озеро Кирк-Лох, гладь которого сверкала, подобно зеркалу. Глядя на него, Роберт почувствовал, как его захлестывают воспоминания из другой жизни. Он приехал сюда тринадцатилетним мальчишкой, едва вырвавшимся из-под тягостной опеки отца. Это здесь, в Лохмабене, он научился охотиться и сидеть на совете вместе с достойнейшими мужьями королевства; здесь он впервые познал женщину, здесь его семья скорбела о потере трона и здесь дед передал ему право потребовать его обратно. Именно здесь, в самом сердце Аннандейла, меч графа Мара сделал его рыцарем. Здесь он женился на Изабелле и зачал Марджори.

Но, невзирая на всю паутину исторических событий, накрепко привязавших его к этому месту, Роберт чувствовал себя здесь чужим. Ландшафт более не узнавал его, как, впрочем, и духи прошлого. Все изменилось с тех пор, как он помог похитить Камень Судьбы с алтаря аббатства в Скоуне. Образ деда, некогда яркий и живой, померк, как будто даже воспоминания покинули его, страшась нелицеприятной правды. Возможность провести зиму в Карлайле он воспринял с облегчением. А возвращение в Шотландию, чтобы поднять вассалов отца для нападения на замок Дугласа, тяжким бременем легло ему на сердце.

Услышав, как скрипнула кровать за спиной, Роберт отвернулся от окна. Комната, некогда бывшая спальней деда, оставалась погруженной в полумрак, и лишь из камина сочился тусклый медно-золотой отблеск углей. Круглая комната главной башни казалась пустой и голой, несмотря на все усилия слуг подготовить ее для нового обитателя. Древняя кровать, починенная после варварского обращения с ней Коминами во время их недолгого владычества, была застелена льняными простынями и шерстяными одеялами. Несколько сундуков с его вещами — одеждой, амуницией и оружием — выстроились в ряд вдоль стены под старинным обветшалым гобеленом, на котором рыцари на черных жеребцах гнались за белым оленем. Подушки были раскиданы по полу, а покрывала смяты. Из-под простыни выглядывала стройная ножка. Шерстяное одеяло задралось, обнажая округлое бедро, а дальше стыдливо прикрывало нижнюю часть спины и лопатки, и без того полускрытые массой спутанных темных волос. Рука, выглядывающая из-под одеяла и обнимающая подушку, приоткрывала полушарие груди, прижатой к матрасу. Пошевелившись во сне, Катарина повернулась лицом к нему, но глаза ее оставались по-прежнему закрытыми. Спустя мгновение дыхание ее вновь стало спокойным и ровным.

Не желая расставаться с дочерью и оставлять ее в Карлайле, Роберт привез с собой в Аннандейл бывшую служанку жены и кормилицу, Джудит, вместе с эскортом из рыцарей и оруженосцев. Три ночи тому, после празднества, устроенного им в честь одного из вассалов отца, во время которого он сидел молча и пил в одиночестве, Роберт позвал Катарину к себе в опочивальню. Служанка не сопротивлялась, когда, жарко дыша ей в шею вином и непослушными от выпитого пальцами расстегивая на ней платье, он увлек ее к себе в постель. Ему отчаянно нужен был выход, нужно было излить куда-то свое отчаяние и раздражение. На следующую ночь она вернулась уже по собственной воле.

Роберт еще несколько мгновений смотрел на спящую Катарину, а потом подошел босиком к своей одежде, кучей сваленной на полу, и принялся тихонько натягивать штаны и сорочку, чтобы не разбудить ее. Сегодня ночью она дала ему все, в чем он так нуждался. Подхватив под мышку сапоги для верховой езды, накидку и меч, он отворил дверь и начал спускаться из еще полутемной башни.

Внизу его встретил долговязый и светловолосый Кристофер Сетон, который, как оказалось, стоял на страже нынешней ночью. Кристофер был одним из тех, кто сопровождал Роберта в этом предприятии. Единственным — и заметным — исключением стал его брат, оставшийся помогать отцу в обороне Карлайла. После окончания войны Эдвард вообще пожелал осесть в Аннандейле, поскольку в городе ему не нравилось. Злой и мрачный, он повадился проводить свободное время в тавернах, бездумно просаживая деньги на петушиных боях и затевая драки с посетителями. По мере сил он старался избегать и Роберта, и отца, обвиняя обоих в своей вынужденной ссылке в Англию.

— Добрый день, сэр, — сказал Кристофер, распахивая перед ним дверь.

Роберт кивнул в ответ на приветствие оруженосца. Не желая, впрочем, вступать в разговор, он зашагал вниз по крутой тропинке, которая вилась вдоль всей насыпи, на ходу пристегивая перевязь с мечом. Тяжесть оружия стала уже привычной и успокаивающей, поскольку в последнее время он не расставался с ним. Проходя мимо псарни, он услышал жалобное поскуливание и увидел Уатачу, которая выскочила из своей конуры и бросилась к деревянному забору, приветствуя его. Он негромко поцокал языком, но, не останавливаясь, зашагал к воротам в частоколе, которые вели вниз, в город. Роберт шел без всякой цели, ему просто необходимо было побыть одному в этот рассветный час. Замок вскоре проснется, начнется очередной шумный день, и прибудут новые вассалы, чтобы принять участие в готовящемся походе. А Роберту сейчас нужна была ясная голова, для чего ему требовались тишина и уединение. Завтра он собирался выступить маршем в Дугласдейл во главе отряда отцовских воинов, чтобы похитить женщину и ее ребенка. А для этого нужно было сначала заставить замолчать голоса из прошлого.

Роберт вышел из ворот и зашагал по улицам. Несмотря на ранний час, жители уже начали просыпаться. Он прошел мимо фигуры, закутанной в плащ с капюшоном, присевшей у лавки кузнеца, у ног которой на земле лежала старая черная собака. Через несколько шагов в тени дверного проема Роберт заметил мужчину и женщину, слившихся в поцелуе. Откуда-то спереди долетел грохот колес ручной тележки. На рыночной площади высилась церковь, отбрасывая квадратную тень в лунном свете. Сделав несколько шагов по открытому пространству, Роберт приостановился, вспоминая минувшие дни, окрашенные солнечным светом радости и надежды. Он вспомнил, как ехал по этим улицам, возвращаясь с охоты, когда усталые лошади были покрыты пылью, а мужчины весело перекликались с его дедом. Он вспомнил гордость, которая охватывала его всякий раз, когда он слышал неподдельное уважение в их голосах.