Отвечаю за возраст
Шрифт:
Чтобы в луже дождя утопала:
До чего ж восхитительный вид
На сосну, на которую дятел
Ни единого «тук!» не потратил –
На столбе за сосною засел,
Посылает сигналы-морзянку:
«Попытайтесь понять спозаранку –
Будет солнечен день или сер?»
…Стукнет клювом в фарфоровый ролик –
Вот бы тут и смеяться до колик,
Но смеяться над старостью грех,
Ибо дятлу сей столб с проводами
Ближе мамы, а дятловой маме
Был сосновый настой для утех.
Старый
Электрический столб – очень гладок
И к тому же маняще блестящ.
Стукнет дятел: «Тук-тук!» по фарфору –
Зазвенит вся округа…
…И впору
В ухе ватой обкладывать хрящ.
* * *
За разруху войну не простила.
И того не простила себе,
Что неюная глупая сила
Наследила в предсмертной судьбе.
Снисхожденья к себе не достойна:
Силюсь в землю печаль закопать
Да и веру, что жизнь обескровлена
Тем, что ей только радость под стать.
И едва ли смогу я увидеть
И понять, что сегодня почём.
Тать вдову попытался обидеть,
Оттолкнуть от кормушки плечом?!
Я не здесь – и меня не заденешь
Даже глянцем развратных газет,
Где бесценны лишь залежи денег,
Где бесценен лишь акций пакет.
Весь в венках, весь в июньских ромашках,
Сорок первый (двухтысячный?!) год,
Как ты без вести всуе пропавших
Провожаешь в последний поход?
болит, где сердце…
1
Тружусь не зря, хотя душа
в ночи
Июньской, но – с морозцем, онемела.
Не разожгу огня в её печи:
Болит – где сердце – то есть точно слева.
Боли, боли!.. Не вылечить – и всё!
Опять на хищных в жизни нет управы.
«Разрушим мир, от вымерших спасём!» –
Кричат рептилий дикие оравы.
Какой июнь мог выдержать?!
И вот –
Вовсю зовёт на жадных к жизни стужу,
Чтобы взяла за «жабры», в оборот,
Чтоб вывернула алчность их наружу.
2
…Оберегла себя от разоренья
Наивная, как детский смех, душа?
Не пощадит, пожалуй, и терпенья,
В закатный час мгновенья вороша.
Пусть будет так, как будет!..
И, как будто
Взрослея, хоть не хочется,
теперь
Она лишится крова и уюта
И выйдет потихонечку за дверь.
А здесь – голодный ветер на свободе
Готов за мзду чуть-чуть повременить:
В подпольях
Не сносит крыш – их нечем будет крыть.
Всё продано, разграблено своими,
Унесено за дальние моря.
…Дрова – и те распроданы сырыми,
А на сучках – от татей чешуя.
3
Засмеюсь – и уйду от июня:
Насылай, насылай холода!
Не хочу, чтобы зноя певунья
Возвращалась из рая сюда.
Пусть поёт себе в зарослях-кущах,
Пусть не знает ознобной тоски
По хорошим, – для зависти лучших, –
Зависть снегом им кроет виски.
Пусть обманется злобная зависть
И с певуньей споёт заодно:
Всё о том же, что – вёдро на завязь!..
…И в сирени откроет окно.
* * *
Хорошо, что сама не пристала
К этой пристани, что вдалеке.
Я о ней ничего не сказала,
Чтобы мыслям прожить налегке.
Где же пристань, которая снится?
Как живая, стоит на плаву…
…Перевёрнута жизнь, как страница,
Заключившая в книге главу.
Будто не было горя в России,
Будто не было с тромбами вен,
Будто детские ноги босые
Погрузились в песок до колен,
И стоит эта белая пристань,
Отпуская отважный корабль
В день, что верой в бессмертье неистов,
А надеждой на якорь ослаб.
октябрьское утро
…Вчера кровав,
Мой старый двор сегодня
Одет в одежды белые с утра.
Моя зима – с морозом ветра сводня,
А вот сейчас – как белый день, бела.
Спасибо ей, что не пустила солнце
В моё окно, когда завесу штор
Я отвела, – и утро задаётся
Вопросами о поиске опор.
Ну обопрись на истинное дело –
И не кляни ты рифмы, что – мои!
…Пустить тепло в мой дом не захотело,
Так двор в багряных листьях обели!
* * *
Сиротский снег к земле угрюмой жался,
А ветру было – веришь? – всё равно.
Мой белый день с безлюдья начинался,
А обезлюдел он давным-давно.
А ветер спал, храпя под одеялом,
Там, на песке, на берегу морском.
Ума волне опять не доставало
Коснуться ветра гребнем-хохолком.
Как будто море в силу пониманья