Отвергнутая. Игрушка для Альф
Шрифт:
— Да ты издеваешься…
А я смотрю на папу, который опускает глаза и медленно выдыхает.
— Вон! — в истерике визжит мама. — Пошел прочь!
— Без пирожных не уйду, — Жрец мягко улыбается. — И твоя дочь их должна не только мне, но и Альфам Северных лесов.
— Нет… — мама закрывает меня грудью. — Она моя дочь, козел ты старый… Ты, что, задумал?
— Лес принял ее обещание, Гриза.
— Она человек… И к Лесу твоему ублюдочному не имеет никакого отношения. И к этим мальчишкам тем более.
—
Замолкает, переводит на меня взгляд и со лживой обеспокоенностью шепчет:
— Или это секрет?
Поджимаю губы. Нет, не секрет. От меня не стали скрывать, что меня удочерили. Да я бы сама это однажды поняла. Папа — рыжий, а у мамы — копна густых черных волос.
— Ага, не секрет, — вновь смотрит на бледную маму. — И раз милая Тинарочка дочь волчицы, то…
— То ты решил ее скормить? — она сжимает кулаки. — Скормить тем… Ты же… У тебя совесть есть? — переходит на шепот. — Я… ты так меня наказываешь?
Я обескуражена до онемения. Моя мама — оборотень, и она как-то связана со Жрецом. За ее шепотом скрывается какая-то тайна, которой она стыдится до слез в ее глазах.
— Наказание не по моей части, — Жрец усмехается. — У вас не было малины, и я привел Тинару в лес, ну а там… А там Альфы охотились. Я отвлекся и…
Папа поднимает на него взгляд. Темный, яростный и острый.
— Хватит, — шепчу я. — Они отпустили меня… Я должна испечь пирожные…
— У нее есть жених, — рычит папа.
— Ага, — Жрец скучающе смотрит на ногти, — от которого она хотела сбежать. И, Гриза, — хмыкает, — ты растеряла чуйку? Малька не разглядела?
— Хватит, — зажмуриваюсь. — Прошу…
— Что? — спрашивает мама.
— Жених-то…
— Остановитесь… — поскрипываю зубами. — Мне надо готовить пирожные…
— Жених-то с гнильцой.
— О чем ты? Тина?
Мама касается моей руки, и я ее отталкиваю. Всхлипываю и пячусь.
— Тина…
— Он мне изменяет, — меня бросает в сильную дрожь. — Ясно? У него кто-то есть. И со мной он… Из-за… — лицо сводит судорогой, — из-за пекарни, которую ему обещал отец… И он… потом станет вдовцом…
— На этом я откланяюсь, — Верховный Жрец медленно отступает к двери с улыбкой. — К рассвету приду. За пирожными, а вам, друзья, есть о чем поболтать. И какая ирония, Гриза…
Мама с рыком кидается на него, обрастая черной шерстью. Путается в юбках волчьими лапами, падает и разъяренным чудовищем рвет корсет. Кидается за Жрецом, который со смехом, скрывается за дверью:
— Я думал, что ты научилась смирению, когда была Жрицей Затмения. Видимо, несколько уроков пропустила, но мы нагоним, Гриза.
Грохот, рев и вой, от которого сводит мышцы страхом и отчаянием.
—
— Не сейчас, Саймон, — клокочет тьма в коридоре. — Ты не должен меня видеть такой.
— Ну вот еще, — папа выхватывает кулек с малиной из моих рук, откладывает на стол и решительно тянет за собой. — Я должен видеть тебя любой, — оглядывается, — да, Тинара, наша мама - та еще зверюга. Очень красивая зверюга. И она не кусается.
— Саймон… — мама жалобно всхлипывает и подвывает.
— Редко, но метко срывается, — папа криво улыбается. — Не бойся.
Я переступаю разорванное платье мамы, закусываю губы, и папа берет со стола одну свечу.
— Гриза, — повышает он голос, — куда ты собралась? А ну, стоять.
Тьма в ответ тихо ворчит, и мы выходим в коридор. Тусклый свет выхватывает черную волчицу, которая оборачивается и прижимает уши.
— Мам? — едва сдерживаю слезы.
Волчица неуверенно машет хвостом, шмыгает и опускает морду. Сердце сжимается. Она такая жутко-милая, что у меня проступают новые слезы, и кидаюсь к ней с объятиями, в которых ее бессовестно душу, зарываясь в густую жесткую шерсть носом.
— Почему ты мне не говорила? Почему скрывала? Мам…
— Мы хотели сказать, — папа глубоко вздыхает. — И сказали бы…
— Когда?
— Не знаю, — папа хмурится. — Мы просто хотели быть обычной семьей, Тинара.
— А у вас есть тайны, да? — слабо улыбаюсь я. — Какую сделку ты заключил со Жрецом? Я должна знать…
— Он хитрый, пронырливый подлец, — глухо рычит мама.
— Я хотел быть с твоей мамой, — папа садится на пол, отставляя свечу. — Эта, кстати, одна из тех историй, которые нашу маму тоже взбесили…
— Я была другой, Тина, до того, как меня обратили, — мама вглядывается в мои глаза. — Я совершила множество ошибок, я… — она кривится. — Была плохим человеком. Я шла по головам, делала больно… В том числе матери двух близнецов…
— Однажды я повстречал странного старика, мы разговорились, и я признался, что влюблен в чародейку, которая иногда заходит в булочную… Та чародейка была в услужении у Альфы Северных Лесов и… даже взглядом меня не одаривала…
— Когда мои интриги и хитрости зашли слишком далеко, Верховный Жрец обратил меня в Жрицу Затмения, отняв имя и память, — мама отводит взгляд.
— Он сказал, что поможет мне завоевать Чародейку…
— Та Гриза, Тинара, не была бы с твоим отцом, — мама горько усмехается. — И Верховный Жрец воспользовался его влюбленностью, переиграв ситуацию с моим обращением так, будто он выполнил часть своей сделки, но это не так. Теперь ты в его игре.
— Что ты натворила, мама? О какой иронии говорил Верховный Жрец?
— Тина…
— В услужении Альфы сделала больно матери близнецов? — шепчу я. — И ирония в измене моего жениха…
— Тина…