Отверженные мертвецы
Шрифт:
Ему нравилось ощущать кровь на своих руках, а устройство, внедренное в его череп, награждало за каждое убийство потоками эндорфинов. Руки Тагоре бессознательно сжимались в кулаки, а глаза обыскивали помещение в поисках угроз, возможных засад и ловушек. Собравшиеся здесь люди были кроткими, эмоциональными и бесполезными. Они проливали слезы, испытывая, как он догадался, печаль, но сам он уже не был способен на это чувство.
Пока Севериан и Атхарва разговаривали с седым стариком об этом месте — Пожиратель Миров не мог заставить себя даже мысленно произнести слово «храм», — Тагоре послал Шубху и Ашубху проверить окрестности. Он часто и неглубоко
Но никто не поднял на него глаз. Тагоре не встретил ни единого взгляда и сел на скрипучую скамью, стараясь унять свои эмоции. Он жаждал боя. Он хотел убивать. Его ярость не находила цели, а тело требовало освобождения от напряжения и награды, которую сулила аугментика в черепе.
Тагоре говорил о воинской чести, но даже ему самому слова казались бессмысленными. Они произносились механически, и он даже не ощущал разочарования, и это его тоже не трогало. Это были хорошие слова, которым он привык верить, но перед лицом утраты все потеряло для него смысл, кроме боевой ярости. Он точно знал, сколько жизней отнял, и мог воспроизвести в памяти каждый смертельный удар, но и это его не радовало. Ни гордости за точно рассчитанный выпад, ни восторга от победы над достойным противником, ни радости от битвы ради цели, в которую верил.
Император создал его солдатом, а Ангрон превратил в орудие.
Тагоре помнил ритуал разбития цепей на борту «Завоевателя», этой могучей крепости, посланной в небеса, словно спущенный с цепи боевой пес благородного рыцаря. Сам Красный Ангел, Ангрон, подошел к опутанной цепями наковальне и обрушил свой мозолистый кулак на крепкий узел. Одним ударом он разбил символические цепи его рабства и бросил обломки разорванных звеньев тысячам собравшихся Пожирателей Миров.
Ради одного из этих звеньев Тагоре толкался и дрался со своими братьями в яростной беспорядочной схватке. Он тогда уже был штурм-сержантом Пятой роты и достаточно жестоким, чтобы вырвать железное звено у воина по имени Скраал — одного из недавних рекрутов, еще не удостоенного имплантатов. Тагоре немилосердно колотил его до тех пор, пока тот не выпустил свою добычу.
Позднее он переделал это звено в рукоятку Вершителя, своего боевого топора, но теперь и это оружие для него потеряно. При мысли о том, что это оружие осталось в руках врагов, гнев вспыхнул с новой силой. Тагоре услышал треск ломающегося дерева и открыл глаза, ожидая нападения, но по каплям крови, выступившим на ладонях, догадался, что сломал спинку скамьи.
Он снова закрыл глаза и вспомнил слова песни о Конце Битвы:
Я поднимаю разящий кулак И салютую одержанной победе. Я окрещен кровью врага. Я не отступил перед самой смертью, Но теперь огонь должен остыть. Пусть пируют стервятники, А мы сочтем убитых. Я видел, сколь многие пали сегодня. Они умирали, но я уверен, И наша кровь не пропала даром. Войне безразлично, чья кровь ее питает.С последними словами Тагоре судорожно выдохнул, чувствуя, как напряжение покидает его тело, словно разряд, уходящий по громоотводу в землю. Он разжал кулаки, роняя на пол щепки, и только тогда ощутил чье-то присутствие. Рядом с ним на скамье сидел мальчик. Тагоре не мог определить его возраст, поскольку не помнил своего детства, а хрупкие тела смертных менялись так быстро, что уследить за их возрастом было невозможно.
— А что ты только что говорил? — спросил мальчик, поднимая голову от листовки, которую читал до этого.
Тагоре оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что мальчуган действительно обращается к нему.
— Это слова об остужении пламени в сердце воина, когда сражение уже закончено, — настороженно ответил он.
— Ты ведь космодесантник, правда?
Тагоре кивнул, не понимая, чего хочет этот ребенок.
— Меня зовут Арик, — сказал мальчик, протягивая руку.
Тагоре с подозрением посмотрел на руку, а затем окинул взглядом всю хрупкую фигурку, бессознательно намечая точки для наиболее эффективных ударов, чтобы переломать кости и убить его. У него шея не толще прутика, ее очень легко сломать, а кости плеч и ребра проступали под тонкой рубашкой.
Чтобы его уничтожить, не потребуется много сил.
— Тагоре, штурм-сержант Пятой роты, — наконец произнес он. — Из легиона Пожирателей Миров.
— Очень хорошо, что ты здесь, — кивнув, сказал Арик. — Если люди Бабу Дхакала вернутся, ты их убьешь, правда?
Тагоре, довольный, что разговор свернул на понятную ему тему, тоже кивнул.
— Если кто-то придет сюда за мной, я всех убью.
— Ты умеешь убивать людей?
— Умею, и очень хорошо, — сказал Тагоре. — Здесь никто не умеет этого делать лучше, чем я.
— Хорошо, — обрадовался Арик. — Я его ненавижу.
— Бабу Дхакала?
Арик грустно кивнул.
— Почему?
— Его человек убил моего папу, — сказал мальчик, показав на коленопреклоненную статую в конце зала. — Гхота застрелил его прямо здесь.
Тагоре проследил за его жестом, машинально отметив серебряное кольцо на большом пальце, но не определил ни его ценности, ни значения. Статуя была высечена из темного камня с серыми и черными прожилками. У фигуры не было лица, но Тагоре почему-то мог представить себе ее черты.
— Гхота убил и одного из моих… друзей, — сказал Тагоре, споткнувшись на непривычном слове. — Я должен ему одну смерть, а такие долги я всегда плачу.
Арик выяснил все, что его интересовало, и, кивнув, вернулся к чтению листовки.
Тагоре оказался на незнакомой территории: его умение разговаривать ограничивалось боевыми напевами и командами. И опыта общения со смертными у него тоже не было, он не находил нужным вникать в их проблемы и тревоги. Надо ли продолжать разговор, или их отношения на этом закончились?
— Что ты читаешь? — спросил он после минутного размышления.
— Это обычно читал мой отец, — не поднимая головы, ответил Арик. — Я почти ничего здесь не понимаю, но ему это нравилось. Он перечитывал текст снова и снова.
— Можно мне посмотреть? — спросил Тагоре.
Арик кивнул и протянул лист бумаги. Он был тонким и очень часто складывался, и чернила на сгибах смазались и расплылись пятнами. До сих пор Тагоре приходилось читать только боевые приказы и карты, а этот диалект был ему незнаком, но нейронные связи его мозга адаптировались с быстротой, удивившей бы любого терранского лингвиста.