Отверженные. Том I
Шрифт:
Вопросы так и сыпались. Старик болтал с деревенской словоохотливостью, в которой, однако, не было ничего угрожающего. Все это говорилось тоном, выражавшим изумление и детское простодушие.
— Кто вы и что это за дом? — спросил Жан Вальжан.
— Черт возьми! Вот так история! — воскликнул старик. — Да ведь я же тот самый, кого вы сюда определили, а этот дом — тот самый, куда вы меня определили. Вы разве меня не узнаете?
— Нет, — ответил Жан Вальжан, — Но вы-то откуда меня знаете?
— Вы спасли мне жизнь, — ответил старик.
Он повернулся, и луна ярко осветила его профиль. Жан Вальжан
— Ах, это вы! Теперь я вас узнал.
— Слава богу! Наконец-то! — с упреком в голосе проговорил старик.
— А что вы здесь делаете? — спросил Жан Вальжан.
— Как что делаю? Прикрываю дыни.
Действительно: в ту минуту, когда Жан Вальжан обратился к старику Фошлевану, тот держал в руках конец рогожки, которой намеревался прикрыть грядку с дынями. Он уже успел расстелить несколько таких рогожек за то время, пока находился в саду. Это занятие и заставляло его делать те странные движения, которые видел Жан Вальжан, сидя в сарае.
Старик продолжал:
— Я сказал себе: «Луна светит ярко, значит, ударят заморозки. Наряжу-ка я мои дыни в теплое платье!» Да и вам, — добавил он, глядя на Жана Вальжана с добродушной улыбкой, — право, не мешало бы одеться. Но как же вы здесь очутились?
Жан Вальжан, удостоверившись, что этот человек знает его, хотя и под фамилией Мадлен, говорил с ним уже с некоторой осторожностью. Он стал сам задавать ему множество вопросов. Как ни странно, роли, казалось, переменились. Спрашивал теперь он, непрошеный гость.
— А что это у вас за звонок висит?
— Этот? А для того, чтобы от меня убегали, — ответил Фошлеван.
— То есть как, чтобы от вас убегали?
Старик Фошлеван подмигнул с загадочным видом.
— А вот так! В этом доме живут только женщины; много молодых девушек. Они вообразили, что встретиться со мной опасно. Звоночек предупреждает их, что я иду. Когда я прихожу, они уходят.
— А что это за дом?
— Вот тебе на! Вы хорошо знаете.
— Нет, не знаю.
— Но ведь это вы определили меня сюда садовником.
— Отвечайте мне так, будто я ничего не знаю.
— Ну, хорошо! Это монастырь Малый Пикпюс.
Жан Вальжан начал припоминать. Случай, вернее, провидение забросило его в монастырь квартала Сент-Антуан, куда два года тому назад старик Фошлеван, изувеченный придавившей его телегой, был по его рекомендации принят садовником.
— Монастырь Малый Пикпюс! — повторил он про себя.
— Ну, а все-таки как же это вам, черт возьми, удалось сюда попасть, дядюшка Мадлен? — снова спросил Фошлеван. — Хоть вы и святой, а все-таки мужчина, а мужчин сюда не пускают.
— Но вы-то живете здесь?
— Только я один и живу.
— И все-таки мне необходимо здесь остаться, — сказал Жан Вальжан.
— О господи! — воскликнул Фошлеван.
Жан Вальжан подошел к старику и многозначительно сказал ему:
— Дядюшка Фошлеван! Я спас вам жизнь.
— Я первый вспомнил об этом, — заметил старик.
— Так вот. Вы можете сегодня сделать для меня то, что когда-то я сделал для вас.
Фошлеван схватил своими старыми, морщинистыми, дрожащими реками могучие руки Жана Вальжана и несколько мгновений не в силах был вымолвить ни слова. Наконец он проговорил.
— О, это было бы милостью божьей, если бы я хоть чем-нибудь мог отплатить вам! Мне спасти вам жизнь! Располагайте мною, господин мэр!
Радостное изумление словно преобразило старика, он просиял.
— Что я должен сделать? — спросил он.
— Я вам объясню. У вас есть комната?
— Я живу в отдельном домишке, вон там, за развалинами старого монастыря, в закоулке, где его никто не видит. В нем три комнаты.
Действительно, домишко был так хорошо скрыт за развалинами и так недоступен для взгляда, что Жан Вальжан не заметил его.
— Хорошо, — сказал он. — Теперь исполните две мои просьбы.
— Какие, господин мэр?
— Во-первых, никому ничего обо мне не рассказывайте. Во-вторых, не старайтесь узнать обо мне больше, чем знаете.
— Как вам угодно. Я уверен, что вы не можете сделать ничего дурного, вы всегда были божьим человеком. К тому же вы сами меня определили сюда. Значит, это дело ваше. Я весь ваш.
— Решено! Теперь идите за мной. Мы пойдем за ребенком.
— А-а! Тут, оказывается, еще и ребенок? — пробормотал Фошлеван.
Он молча последовал за Жаном Вальжаном, как собака за хозяином.
Через полчаса Козетта, порозовевшая от жаркого огня, спала в постели старого садовника. Жан Вальжан надел свой шейный платок и редингот. Шляпа, переброшенная через стену, была найдена и подобрана. Пока Жан Вальжан облачался, Фошлеван снял свой наколенник с колокольчиком; повешенный на гвоздь, рядом с корзиной для носки земли, он украшал теперь стену. Мужчины отогревались, облокотясь на стол, на который Фошлеван положил кусок сыру, ситник, поставил бутылку вина и два стакана. Тронув Жана Вальжана за колено, старик сказал:
— Ах, дядюшка Мадлен, вы сразу не узнали меня! Вы спасаете людям жизнь и забываете о них! Это нехорошо. А они о вас помнят. Вы — неблагодарный человек!
Глава десятая,
в которой рассказывается о том, как Жавер сделал ложную стойку
События, закулисную, так сказать, сторону которых мы только что видели, произошли при самых простых обстоятельствах.
Когда Жан Вальжан, арестованный у смертного ложа Фантины, в ту же ночь скрылся из городской тюрьмы Монрейля-Приморского, полиция предположила, что бежавший каторжник направился в Париж. Париж — водоворот, в котором все теряется. Все исчезает в этом средоточии мира, как в глубине океана. Нет чащи, которая надежней укрыла бы человека, чем толпа. Это известно всем беглецам. Они погружаются в Париж, словно в пучину; существуют пучины, спасающие жизнь. Полиции это тоже известно, и она ищет в Париже тех, кого потеряла в другом месте. Искала она здесь и бывшего мэра Монрейля-Приморского. Жавера вызвали в Париж, чтобы руководить розысками. Он оказал большую помощь в поимке Жана Вальжана. Его усердие и сообразительность были замечены господином Шабулье, секретарем префектуры при графе Англесе. Вот почему господин Шабулье, и прежде покровительствовавший Жаверу, перевел полицейского надзирателя Монрейля-Приморского в парижскую префектуру. Здесь Жавер оказался человеком полезным во многих отношениях и, надо отдать ему справедливость, внушил к себе уважение, хотя это последнее слово и кажется несколько неожиданным, когда речь идет о подобных услугах.