Отверженные. Том II
Шрифт:
— У вас губа не дура, — заметил солдат.
Только успел он это сказать, как оглушительный грохот потряс лавочку. Стекло витрины внезапно украсилось звездообразной трещиной. Парикмахер побледнел как полотно.
— О боже! — воскликнул он. — Это то самое!
— Что?
— Ядро.
— Вот оно, — сказал солдат и поднял что то, катившееся по полу. То был булыжник.
Парикмахер подбежал к разбитому стеклу и увидел Гавроша, убегавшего со всех ног к рынку Сен-Жан. Проходя мимо парикмахерской, Гаврош, таивший в себе обиду за малышей, не мог воспротивиться желанию приветствовать брадобрея по-своему и швырнул камнем в окно.
— Понимаете, — прохрипел цирюльник, у которого бледность перешла в синеву, — они делают
Глава четвертая.
Ребенка удивляет старик
Между тем на рынке Сен-Жан, где уже успели разоружить пост, произошло соединение Гавроша с кучкой людей, которую вели Анжольрас, Курфейрак, Комбефер и Фейи. Почти все были вооружены. Баорель и Жан Прувер разыскали их и вступили в их отряд. У Анжольраса была охотничья двустволка, у Комбефера — ружье национальной гвардии с номером легиона, а за поясом — два пистолета, высовывавшихся из-под расстегнутого сюртука; у Жана Прувера — старый кавалерийский мушкетон, у Баореля — карабин, Курфейрак размахивал тростью, из которой он вытащил клинок Фейи, с обнаженной саблей в руке, шествовал впереди и кричал — «Да здравствует Польша!»
Они шли с Морландской набережной, без галстуков, без шляп, запыхавшиеся, промокшие под дождем, с горящими глазами. Гаврош спокойно подошел к ним.
— Куда мы идем?
— Иди с нами, — ответил Курфейрак. Позади Фейи шел, или, вернее, прыгал, Баорель, чувствовавший себя среди мятежников, как рыба в воде. Он был в малиновом жилете и имел запас слов, способных сокрушить все что угодно. Его жилет потряс какого-то прохожего. Потеряв голову от страха, прохожий крикнул:
— Красные пришли!
— Красные, красные! — подхватил Баорель. — Что за нелепый страх, буржуа! Я вот, например, нисколько не боюсь алых маков, красная шапочка не внушает мне ужаса. Поверьте мне, буржуа: предоставим бояться красного только рогатому скоту.
Где-то на стене он заметил листок бумаги самого миролюбивого свойства — разрешение есть яйца, это было великопостное послание парижского архиепископа своей «пастве».
— Паства! — воскликнул Баорель. — Это вежливая форма слова «стадо».
И сорвал со стены послание, покорив этим сердце Гавроша. С этой минуты он стал присматриваться к Баорелю.
— Ты неправ, Баорель, — заметил Анжольрас. — Тебе бы следовало оставить это разрешение в покое, не в нем дело, ты зря расходуешь гнев. Береги боевые припасы. Не следует открывать огонь в одиночку, ни ружейный, ни душевный.
— У каждого своя манера, — возразил Баорель. — Эти епископские упражнения в прозе меня оскорбляют, я хочу есть яйца без всякого разрешения. Ты вот весь пылаешь, хоть с виду и холоден, ну, а я развлекаюсь. К тому же я вовсе не расходую себя, я беру разбег. А послание я разорвал, клянусь Геркулесом, только чтобы войти во вкус!
Слово «Геркулес» поразило Гавроша. Он пользовался случаем чему-нибудь поучиться, а к этому срывателю объявлений он почувствовал уважение. И он спросил его:
— Что это значит — «Геркулес?
— По-латыни это значит: черт меня побери, — ответил Баорель.
Тут он увидел в окне смотревшего на них бледного молодого человека с черной бородкой, по-видимому, одного из Друзей азбуки, и крикнул ему:
— Живо патронов! Para bellum! [55]
— Красивый мужчина! Это верно, — сказал Гаврош, теперь уже понимавший латынь.
55
bellum — готовься к войне (лат.). Произношение belium (лат.) — война — сходно с bel homme (франц.) — красивый мужчина.
Их сопровождала
— Этшкое? — спросил он.
— Так, старичок.
То был Мабеф.
Глава пятая.
Старик
Расскажем о том, что произошло.
Анжольрас и его друзья проходили по Колокольному бульвару, мимо казенных хлебных амбаров, как вдруг драгуны бросились в атаку. Анжольрас, Курфейрак и Комбефер были среди тех, кто двинулся по улице Бассомпьера с криком: «На баррикады!» На улице Ледигьера они встретили медленно шедшего старика.
Их внимание привлекло то, что старика шатало из стороны в сторону, точно пьяного. Хотя все утро моросило, да и теперь шел довольно сильный дождь, шляпу он держал в руке. Курфейрак узнал папашу Мабефа. Он был с ним знаком, так как не раз провожал Мариуса до самого его дома. Зная мирный и более чем робкий нрав бывшего церковного старосты и любителя книг, он изумился, увидев в этой сутолоке, в двух шагах от надвигавшейся конницы, старика, который разгуливал с непокрытой головой, под дождем, среди пуль, почти в самом центре перестрелки; он подошел к нему, и здесь между двадцатипятилетним бунтовщиком и восьмидесятилетним старцем произошел следующий диалог:
— Господин Мабеф! Идите домой.
— Почему?
— Начинается суматоха.
— Отлично.
— Будут рубить саблями, стрелять из ружей, господин Мабеф.
— Отлично.
— Палить из пушек.
— Отлично. А куда вы все идете?
— Мы идем свергать правительство.
— Отлично.
И он пошел с ними. С этого времени он не произнес ни слова. Его шаг сразу стал твердым; рабочие хотели взять его под руки — он отказался, отрицательно покачав головой. Он шел почти в первом ряду колонны, и все его движения были как у человека бодрствующего, а лицо — как у спящего.
— Что за странный старикан! — перешептывались студенты. В толпе пронесся слух, что это старый член Конвента, старый цареубийца.
Все это скопище вступило на Стекольную улицу. Маленький Гаврош шагал впереди, во все горло распевая песенку и как бы изображая собой живой рожок горниста. Он пел:
Вот луна поднялась в небеса— Не пора ли? Ложится роса, —Молвил Жан несговорчивой Жанне.Ту, ту, туНа Шату.Король, да бог, да рваный сапог, да ломаный грош — все мое богатство.Чтобы клюкнуть, — не смейтесь, друзья! —Встали до свету два воробьяИ росы налакались в тимьяне.Зи, за, зиНа Пасси.Король, да бог, да рваный сапог, да ломаный грош — все мое богатство.Точно пьяницы, в дым напились,Точно два петуха подрались. —Тигр от смеха упал на поляне.Дон, дон, донНа Медон.Король, да бог, да рваный сапог, да ломаный грош — все мое богатство.Чертыхались на все голоса.— Не пора ли? Ложится роса, —Молвил Жан несговорчивой Жанне.Тен, тен, тенНа Пантен.Король, да бог, да рваный сапог, да ломаный грош — все мое богатство.