Отверженные. Том II
Шрифт:
Он прошелся по своей конуре и прибавил:
— Не хуже иных прочих.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила жена.
Он тряхнул головой, подмигнул и, повысив голос, как бродячий лектор, приступающий к демонстрации физического опыта, начал:
— Что я хочу сказать? Слушай!
— Тсс… — заворчала тетка Жондрет. — Потише! Если разговор о делах, не к чему посторонним про это слушать.
— Вот еще! Кому слушать-то? Соседу? Я только что видел, как он выходил из дому. Да и что он поймет, эта глупая башка? А потом, я тебе говорю, что он ушел.
Тем не менее Жондрет инстинктивно понизил голос, не настолько, однако, чтобы его слова могли
Вот что услышал Мариус:
— Понимаешь, он попался, богатей! Можно считать, что дело в шляпе. Все сделано. Все устроено. Я видел наших. Он придет сегодня в шесть часов. Принесет шестьдесят франков, мерзавец! Чего только я ему не наплел? Ты заметила? И насчет шестидесяти франков, и насчет хозяина, и насчет четвертого февраля! А какой в этот день может быть срок? Вот олух царя небесного! Значит, он прибудет в шесть часов! В это время сосед уходит обедать. Мамаша Бюргон отправляется в город мыть посуду. В доме никого. Сосед раньше одиннадцати не возвращается. Девчонки будут на карауле. Ты нам поможешь. Он с нами расквитается.
— А вдруг не расквитается? — спросила жена.
Жондрет сделал угрожающий жест.
— Тогда мы расквитаемся с ним.
И засмеялся.
Мариус впервые слышал его смех. Это был холодный, негромкий смех, от которого дрожь пробегала по телу.
Жондрет открыл стенной шкаф около камина, вытащил старую фуражку и надел ее на голову, предварительно почистив рукавом.
— Ну, я ухожу, — сказал он. — Мне нужно еще кое-кого повидать из добрых людей. Увидишь, как у нас пойдет дело. Я постараюсь поскорее вернуться. Игра стоящая. Стереги дом.
Засунув руки в карманы брюк, он на минуту остановился в задумчивости, потом воскликнул:
— А знаешь, хорошо все-таки, что он-то меня не узнал! Узнай он меня — ни за что бы не пришел! Выскользнул бы из рук! Борода меня выручила! Романтическая моя бородка! Миленькая моя романтическая бородка!
И он опять засмеялся.
Он подошел к окошку. Снег все еще падал с серого неба.
— Собачья погода! — сказал он и, запахнув редингот, добавил: — Эта шкура немного широковата. Ну ничего, сойдет, старый мошенник чертовски кстати мне ее оставил! А то ведь мне не в чем выйти. Дело бы опять лопнуло. От какой ерунды иной раз все зависит!
Нахлобучив фуражку, он вышел.
Едва ли он успел сделать и несколько шагов, как дверь приоткрылась и между ее створок появился его хищный и умный профиль.
— Совсем забыл, — сказал он. — Приготовь жаровню с угольями.
Он кинул в передник жены пятифранковую монету, которую ему оставил «филантроп».
— Жаровню с углем? — переспросила жена.
— Да.
— Сколько мер угля купить?
— Две с верхом.
— Это обойдется в тридцать су. На остальное я куплю что-нибудь к обеду.
— К черту обед!
— Почему?
— Не вздумай растранжирить всю монету, все сто су.
— Почему?
— Потому что мне тоже нужно кое-что купить.
— Что же?
— Да так, кое-что.
— Сколько тебе на это потребуется?
— Где тут у нас ближняя скобяная лавка?
— На улице Муфтар.
— Ах, да, на углу, знаю!
— Да скажи ты мне, наконец, сколько тебе потребуется на покупки?
— Пятьдесят су, а может, и все три франка.
— Не много остается на обед.
— Сегодня не до жратвы. Есть вещи поважнее.
— Как знаешь, мое сокровище.
Жондрет снова
На Сен-Медарской колокольне пробило час.
Глава тринадцатая.
Solus cum sola. In loco remoto, non cogitabuntur orare «pater noster» [41]
Несмотря на то, что Мариус был мечтателем, он, как мы говорили, обладал решительным и энергичным характером. Привычка к сосредоточенным размышлениям, развив в нем участие и сострадание к людям, быть может, ослабила способность возмущаться, но оставила нетронутой способность негодовать; доброжелательность брамина сочеталась у него с суровостью судьи; он пощадил бы жабу, но, не задумываясь, раздавил бы гадюку. А взор его только что проник в нору гадюк; его глазам предстало гнездо чудовищ.
41
Если двое встречается с глазу на глаз в пустынном месте, вряд ли они будут читать «Отче наш» (лат.)
«Надо уничтожить этих негодяев», — подумал он.
Вопреки его надеждам ни одна из мучивших его загадок не разъяснилась; напротив, мрак надо всем как будто сгустился; ему не удалось узнать ничего нового ни о прелестной девушке из Люксембургского сада, ни о человеке, которого он звал г-ном Белым, если не считать того, что Жондрет их, оказывается, знал. Из туманных намеков, брошенных Жондретом, он уловил лишь то, что здесь для них готовится ловушка, — непонятная, но ужасная ловушка; что над ними обоими нависла огромная опасность: над девушкой — возможно, над стариком — несомненно; что нужно их спасти, что нужно расстроить гнусные замыслы Жондрета и порвать тенета, раскинутые этими пауками.
Мариус взглянул на жену Жондрета. Она вытащила из угла старую жестяную печь и рылась в железном ломе.
Он осторожно, бесшумно спустился с комода.
Полный страха перед тем, что готовилось, полный отвращения к Жондретам, Мариус все же испытывал радость при мысли, что ему, быть может, суждено оказать услугу той, которую он любит.
Но как поступить? Предупредить тех, кому угрожает опасность? А где их найти? Ведь он не знал их адреса. Они на миг появились перед его глазами и вновь погрузились в бездонные глубины Парижа. Ждать Белого у дверей в шесть часов вечера и, как только он приедет, предупредить его о засаде? Но Жондрет и его помощники заметят, что он кого-то караулит; место пустынно, сила на их стороне, они найдут способ схватить и отделаться от него, и тогда тот, кого он хочет спасти, погибнет. Только что пробило час, а злодейское нападение должно совершиться в шесть. В распоряжении у Мариуса было пять часов.
Оставалось одно.
Он надел сюртук, еще вполне приличный, повязал шею шарфом, взял шляпу и вышел так бесшумно, как будто ступал босиком по мху.
Вдобавок тетка Жондрет продолжала громыхать железом.
Выйдя из дома, Мариус пошел по Малой Банкирской улице.
Пройдя половину улицы, он увидел отгораживавшую пустырь низкую стену, через которую в иных местах можно было перешагнуть. Поглощенный своими мыслями, он шел медленно, снег заглушал его шаги. Вдруг совсем рядом он услышал голоса. Он оглянулся. Улица была пустынна, хотя дело происходило среди бела дня; нигде не было видно ни души; но он ясно слышал голоса.