Отверженный III: Вызов
Шрифт:
— Ваш новичок вообще Рому звал на улицу драться, — ответила Мила.
— Это правда? — спросил куратор Родиона.
— А если правда, то что? — ответил тот. — Выгоните меня из академии за нарушение порядка?
Похоже, парень был невероятно наглым и невероятно глупым, если начал дерзить даже куратору
— Не бойся, за предложение подраться, не выгоняют, — ответил Коржов.
— А я и не боюсь! Это Вы бойтесь потерять работу! Мой отец и дядя входят в попечительский совет этой академии!
— Тогда тем более, не позорь их! — ответил Андрей Николаевич, проигнорировав
Родион одарил нас всех ненавидящим взглядом и ушёл.
— И чтобы ты знал! — крикнул ему вслед Мила. — Я люблю чебуреки!
— Вы с ним аккуратнее, — сказал нам куратор, когда племянник губернатора отошёл далеко.
— Простите, — сказала Мила. — Не сдержалась. Но я не понимаю, вот откуда такие берутся?
— Откуда и все — из древних аристократических родов, — вздохнув, ответил куратор. — Их дома балуют, а нам здесь потом расхлёбывай.
Пока мы разговаривали, прозвенел звонок, и куратор велел всей группе идти в аудиторию. Когда мы расселись по местам, Коржов лишний раз напомнил всем о недопустимости драк между участниками академии и рассказал о том, какие наказания за это бывают. Покончив с темой нарушений дисциплины, мы перешли к знакомству с новенькими.
Группа увеличилась значительно. Помимо тех, кто прибыл в академию на подготовительном курсе, то есть, таких, как мы с Милой, жертв выбраковки, учиться в академию пришли окончившие школы и гимназии одарённые люди и орки из нормальных, не испорченных предрассудками, семей.
Из всех новеньких, разумеется, не считая Родиона, моё внимание больше всего привлекла Дарья Корецкая — несостоявшаяся новая невеста Левашова. Она была довольно миленькой, я бы даже сказал, красивой. Было бы жаль, если бы ей пришлось связать свою жизнь с этим сумасшедшим маньяком.
После знакомства Андрей Николаевич рассказал нам о планах, предстоящем учебном процессе, а новеньким немного об академии, и пара закончилась. Мы отправились на историю магии, попрощавшись с куратором до практики, которая стояла в расписании двумя последними парами.
История магии и следующая за ней артефакторика пролетели быстро, мы ушли на большую перемену, перекусили в столовой и отправились на практические занятия на одну из малых арен. Там мы быстро переоделись и принялись ждать преподавателя.
Как обычно, на практике, помимо Коржова, присутствовал Игнатьев. Ярослав Васильевич рассказал новеньким, как будут проходить практические занятия и предложил провести пару показательных поединков. Андрей Николаевич неожиданно предложил начать с новичков.
— Я сегодня хочу вас научить одному из важнейших правил! — заявил куратор группе. — Но для начала давайте проведём первый спарринг. Кто из новеньких хочет выйти на арену? Поднимите руки!
Несколько новичков, в том числе и Родион, подняли руки.
— Отлично! — сказал куратор. — Я рад, что так много желающих. Троекуров, выходи на арену!
Племянник губернатора вышел на арену и демонстративно похрустел пальцами, которые ему быстро и качественно восстановили лекари академии.
— Родион,
— Он! — заявил Троекуров и указал пальцем на меня.
Кто бы сомневался в таком выборе. Парнишка был глуп и продолжал это доказывать. И похоже, Андрей Николаевич, обидевшись на нелепую угрозу увольнения, решил преподать избалованному дворянскому сынку хороший урок. Надо было не разочаровать куратора и подыграть.
— Андреев! — сказал Андрей Николаевич. — Выйди на арену!
Я быстро выполнил указание и через несколько секунд уже стоял на арене. Штатный лекарь, всегда присутствующий на практических занятиях, приготовился работать. Коржов расставил нас с Троекуровым на арене и дал отмашку начала поединка.
Племянник губернатора сразу же встал в стойку, и я почувствовал исходящую от него ко мне ненависть. Впрочем, она была не такой уж и сильной. Презрения ко мне было больше. Видимо, парнишку дома готовили к академии — он тут же стал ставить себе защиту в виде песочного вихря. Но вряд ли его подготовка могла сравниться с тем, как меня муштровал Гурьев.
Я быстро выпустил в Троекурова один за другим три ледяных шара, в принципе примитивных, но достаточно мощных, чтобы пробить его оборону. Родиону пришлось уводить эти шары руками в сторону, а пока он это делал, не до конца выставленная защита развалилась. Отведя в сторону последний шар и заметив, что я особо ничего не предпринимаю, племянник губернатора решил перевести дух буквально на три-четыре секунды и за то время поднять концентрацию.
Когда он решил, что готов драться дальше, то попытался сгенерировать какое-то заклятие, но у него ничего не получилось. Троекуров не смог даже нормально встать в стойку — ему было очень трудно двигаться. Потому что пока он переводил дух и полагал, что я жду от него каких-либо действий, я вовсю незаметно накладывал на него заклятие обездвиживания. Работало оно неплохо. В истукана Родион не превратился, но скорость движений я ему уменьшил процентов на девяносто.
Глядя в удивлённое лицо Троекурова, я спокойно подошёл к нему и не спеша упаковал его в ледяной панцирь, оставив лишь голову. Теперь он точно не мог шевелиться. Затем я приподнял обездвиженного противника, оторвав от поверхности арены, перевернул вверх ногами и поднял так, чтобы его голова находилась в районе моей груди.
Родион пыхтел, тужился, пытался разрушить ледяной панцирь, но у него ничего не получалось. Время от времени он бросал на меня ненавидящие взгляды. Меня это смешило, как думаю, и всю группу. А в какой-то момент мне захотелось дать ему щелбан по носу, но я сдержался. Всё же преподать урок, хоть и обидный — это одно, а унижать — совсем другое. Проучил — и хорошо, и на этом надо было остановиться. До унижений соперника опускаться не стоило.
Ещё немного подержав Троекурова в таком состоянии, я аккуратно положил его на пол и покинул арену под аплодисменты сначала Милы, а затем почти всех присоединившихся к ней одногруппников. Что ж, не повезло Родиону, если я от унижения удержался, то Мила нет. Впрочем, осуждать её я не мог.