Ответная угроза

Генрих

— Теперь верю, что к концу месяца Восточная Пруссия будет наша, — Сталин с удовольствием выпускает очередное облако пахучего дыма.

Да она уже фактически наша. Я сам и дал зелёную ракету для начала операции. Условно говоря. Никитин сейчас не только уличные бои ведёт, его части быстро сдвигаются на запад. Дождался, блядский высер, праздника, сам в Москве красуюсь, а мои генералы третий рейх на куски кромсают. И я за них спокоен.

А чего бы мне не быть спокойным?

23 ноября, воскресенье, время 09:00

Расположение 13-ой армии в 20 км восточнее Кенигсберга.

— Воины Красной Армии! Перед вами там, — машу рукой на запад, — стоит древняя и могучая цитадель, город прусских королей. Гитлеровцы считают её неприступной. Но только потому, что не испытали силу ваших штыков и несгибаемого боевого духа. Вы возьмёте его за три дня! Больше трёх дней они не смогут выдержать вашего натиска. Вы пойдёте первыми в прорыв, завоюете себе бессмертную славу. После этого подвига ваши потомки будут гордиться вами десятки и сотни лет…

Тысячи характерных лиц внимательно и воодушевлённо слушают своего маршала. За моей спиной генералы 13-ой армии. Передо мной — «Дикая дивизия», так мы называем отдельную 135 мотострелковую бригаду в составе 13-ой армии. Специально сформированная из адыгов, ногайцев, даргинцев, вайнахов, кабардинцев и многих прочих. Добавили ещё калмыков и азербайджанцев. Без русского состава, конечно, совсем не обошлось. Частично политработники, штабисты, врачи. Что мне нравится в таком личном составе, никого не надо принуждать изучать военное дело.

21-ый стрелковый корпус после пополнения и восстановления матчасти отдал Никитину обратно. Чего ему в Минске делать?

Продолжаю свою речь. Уже перед командирами, начиная с ротного уровня.

— Когда захватим город, с местным мирным населением ведите себя строго, но по закону. Никаких грабежей и насилия. Остерегайтесь местных женщин, врачи предупреждают, что препаратов против венерических заболеваний у них недостаточно.

В ответ ожидаемые смешки и переглядывания. В принципе, неизбежен некоторый уровень блядства, особенно с учётом более раскованных европеек, но мне лишь бы без насилия. А если какая-нибудь симпатичная немка даст нашему бойцу за пару банок консервов, то хрен с ними. Обоими.

— Предупреждаю вас, а вы строго-настрого предупредите бойцов: за насилие над мирными гражданами любого характера виновные пойдут под трибунал. Доблесть надо проявлять в бою. А за хулиганства после сражения с удовольствием заберу виновных в штрафные роты, а то в последнее время фронт почти лишился штрафных частей. Догадываетесь, почему?

Догадываются. Ну, и слава ВКП(б).

— По коням! — даю отмашку комбригу Мухаммедьярову, кто бы мог подумать…

23 ноября, воскресенье, время 09:50

Кенигсберг, Королевские ворота,

застава при въезде на виадук перед воротами.

Оберфельдфебель Крампе обеспокоился. Показавшаяся на дороге колонна быстро приближается, по его приказу боевые расчёты пушки и двух пулемётов занимают свои места.

По мере приближения напряжение спадает. Свои, немецкие танки идут. К тому же башни развёрнуты назад, пушки смотрят влево и вправо, всё по уставу. У заставы колонна из десятка танков, нескольких бронемашин и дюжины грузовиков останавливается. Большая часть танков в хвосте колонны.

Из головного командирского танка, следовавшего третьим, ловко выпрыгивает офицер. Подходит к оберфельдфебелю, обменивается приветственным жестом. Крампе ничего не успевает спросить, даже потребовать документы. Мало ли что офицер, сейчас и здесь они хозяева.

— Срочно связывайся с комендантом города! Русские — рядом! Гарнизон в ружьё!

Только что открывший рот для вопроса Крампе замирает на мгновенье, забыв закрыть рот. У офицера вид усталый и какой-то запылённый. Немного странный акцент, какой бывает у фольксдойчей.

— Ты меня слышишь, оберфельдфебель? — блёкло усталым голосом спрашивает штурмбанфюрер. Крампе только сейчас замечает мелкие знаки на плетёном погоне и руны, танковые войска СС. Дважды элита германских войск.

До всех них доносится устрашающий (для врагов) и двойной выстрел танковых пушек. Оберфельдфебель закрывает рот. Ему ещё приходится вздрогнуть и затравленно посмотреть на восток. Стрельба начинается примерно в километре. По фронтовым меркам это почти вплотную.

— Шнеля, шнеля… — окончательно пришедший в себя от окрика оберфельдфебель бросается к навесу, к телефону.

Штурмбанфюрер оборачивается к своим:

— Занять временную оборону. Один взвод с двумя танками здесь! Ещё один взвод с двумя танками на той стороне. Остальные за ворота! Шнелля!!!

В этот момент оберфельдфебелю почему-то стало не до соблюдения порядка, что грубо царапает его немецкую педантичную душу. Он снимает трубку и докладывает начальству. Ему нужны подробности и в этот момент немецко-педантичная душа Крампе приходит в гармоничное равновесие. Офицер подносит к его лицу удостоверение.

— Здесь часть… сводный батальон, — транслирует слова штурмбанфюрера Крампе, — под командованием штумбанфюрера Отто Рейнхарда. Батальон дивизии «Тоттенкопф». Говорят, что еле успели выскочить из Тильзита. Русские у них на хвосте.

Из того места, откуда доносилась стрельба, раздаётся грохот многочисленных разрывов. И тишина, только слабый треск карабинов.

— Всё, — мрачнеет Рейнхард. — Аллес капут моему заслону, как говорят русские.

И неожиданным движение разворачивает оберфельдфебеля спиной к себе. Цепенеющее от ужаса тело подпирает ствол вальтера. Ловкая рука освобождает его от оружия. Краем глаза оберфельдфебель видит: то же самое происходит с его подчинёнными. Шустрый, с невероятно быстрой реакцией ефрейтор Морис, попытавшийся реализовать свои рефлексы, получает ещё более быстрый удар в челюсть. И прикладом карабина в затылок.