Ответный визит
Шрифт:
— Передай командирам, товарищ сержант!
Некоторое время все молчали, занятые едой, я разбирался со схемой целей, схемой ориентиров, неподвижным и подвижным заградительными огнями, а когда поднимал от планшета голову, видел взгляд Лиды, направленный на Лазарева. И столько преданности, столько нежности было в этом взгляде, что я начинал злиться и на неё, и на Лазарева, делавшего вид, что он ничего такого не замечает.
— У вас тут хорошо, — произнесла Лида, будто спохватившись. — Обжились…
— Проявляем военную находчивость, — заметил Старков. — Нам, разведчикам, по-другому нельзя. Нам это по штату положено.
— А в трубу на самураев поглядеть можно? — спросила Лида.
Старков покосился на Титорова и Лазарева и, так как те продолжали молча доедать обед, ответил:
— С нашим удовольствием. Проходите, товарищ младший сержант, к окулярам, сейчас подкрутим, чтобы вам удобней было глядеть…
— Прекрати, Старков! Чего она там увидит? — сказал Лазарев, — Раньше надо было приходить, засветло…
— Возможности не было, — грустно заметила Лида. — Нас начпрод не в те сопки направил, с дороги сбились. Ему попало уже от командира полка, сама слышала, как майор его пробирал. Меня-то не заметил, я за кухней притаилась и слушаю…
— Майор, он, конечно, человек правильный, — говорит Старков. — Он солдата понимает. Куда ему без солдата, кого навоюешь?
Я опустился на корточки погреться возле печурки, подумал, а что солдаты говорят обо мне? Какой я человек в их глазах? Правильный или нет? Я стараюсь быть похожим на Лазарева, на Титорова. Но не скоро, наверно, стану таким командиром, как они. Верно говорит Лазарёв — мало у меня жизненного опыта…
Лида с любопытством, прикусив губу, наблюдает, как Лазарев наносит на командирский планшет цели, соединяет их линиями-стрелками с огневой, с наблюдательным пунктом, измеряет углы при помощи артиллерийского целлулоидного круга, сверяется с картой, куда тоже нанесены цели — японские огневые позиции, траншеи, места расположения пехоты — всё, что было увидено в стереотрубу и засечено с наблюдательного пункта.
Телефон тоненько запищал, солдат с трубкой, привязанной к уху бинтом, нажал клапан, отозвался непроспавшимся голосом:
— «Амур» слушает! «Первого»? Даю… — и протянул трубку Титорову,
Комбат доложил обстановку, выслушал кого-то и отчеканил:
— Есть! Будет исполнено! — И к нам: — Командир дивизиона звонил. Приказал подготовить заградительный огонь. По трём рубежам. Если они на рассвете двинут, чтобы сумели накрыть незамедлительно. Сразу дивизионом. Понятна задача? Обещал сам прийти, — Титоров выразительно смотрин на меня.
— Разрешите пойти на огневую? — спрашиваю.
— Идите. И прихватите младшего сержанта Ёлочкину.
Мы поднялись, Лида вскинула на плечи опорожнённый термос.
— Я немного их провожу. Разрешите? — спрашивает Лазарев.
— Давай, — соглашается Титоров. — Только не до самой батареи, — подшучивает он.
Я первым выбрался из траншеи в ночную темь, стряхнул шинель, прислушался. Тихо было вокруг. Слились в черноте ночи и небо, усеянное холодными звёздами, и сопки, и степь, в которой, за пограничной проволокой, притаились наши враги — ждут, выжидают. Что-то будет на рассвете? И вдруг не то чтобы вижу, а скорее чувствую, в темноте происходит какое-то движение. Кто-то не то крадётся, не то переползает. Всматриваюсь до боли в глазах, делаю вперёд несколько неслышных шагов. Нет, никого. Неужели померещилось? Ведь я так ясно чувствовал это движение и даже шуршание травы, и колебание воздуха. Неплохо бы вспугнуть, если кто здесь притаился.
— Гу-гууу! — подвываю я, стараясь воспроизвести крик филина.
И тут же, в каком-то шаге от меня, с клёкотом, с фырканьем, обдав меня ветром, едва не задев, поднялся в воздух большой, тёмный, показалось, даже косматый клубок и полетел, издавая жуткий крик.
— Орёл, чёрт бы его побрал, — выругался я негромко. — Птичка божия на мою голову. Хорошо хоть этот орёл, а не кто-нибудь двуногий из-за пограничной проволоки… А где же они, Лазарев с Лидой? Почему не пошли за мной?
Я прислушался. Снизу, из траншеи, донёсся их тихий разговор, но что они там говорили, разобрать было нельзя. Ревность кольнула меня — значит, между ними всё-таки что-то есть? Я почувствовал себя не то обиженным, не то обманутым.
— Побудь пока тут, — громко сказал Лазарев. — Поговори с Шилобреевым, а то он совсем на посту заскучал. Иди. Он там, в конце траншеи. А у меня к младшему лейтенанту разговор есть, секретный…
Лазарев окликнул меня, выбрался наверх, мы отошли на несколько шагов, он спросил так, будто я перед ним провинился:
— Ты что, не мог оставить её на огневой? Не мог вместо неё кого-нибудь прислать? Друг называется!..
— Подожди, — растерянно произнёс я, — Мне в голову не пришло заменять её. Да и как я мог — начпрод послал, а у меня — ты что, не знаешь? — каждый солдат на счету. Кто копать будет? Да и вообще, чем ты недоволен?
— Эх, Витя… Не понимаешь, что ли?… Вот пришла она. А мне всё это ни к чему, только из колеи выбивает, душу переворачивает…
— Знаю. Любит она тебя. Всё для тебя отдать готова. А ты? Да я бы ради неё. И сколько других ребят на неё смотрят…
— Ты же знаешь — я женат. И обижать девчонку не в моём характере. Люди эти, которые на неё пялятся, о себе только думают. А кто о ней подумал? — Он помолчал, сказал совсем тихо: — Мало ты обо мне знаешь. У меня дочка растёт. Не родная дочка, понял? С ребёнком я Катю взял. Едва оттаяла, поверила мне. Три года меня ждёт! И никто, кроме неё, не нужен мне… Ладно, заболтались мы, пора по местам!
Шилобреев развлекал Лиду байками о вятских — мужиках хватских, которые в проруби заваривали кисель, а потом ныряли проверять — куда делась заварка?
Лида, всё ещё смеясь, протянула нам с Лазаревым руки, мы выхватили её наверх, а Лазарев тут же спрыгнул к Шилобрееву, бросив нам, медлившим с уходом:
— Давайте, ребята, шагом марш! Время…
Весь обратный путь Лида была молчалива, мне тоже не хотелось ни о чём говорить, и я обрадовался, когда мы подошли к огневой позиции. Она направилась дальше, туда, где в укрытиях стояли полевые кухни, а я к своим миномётам, заряженным и готовым к открытию огня.