Ответочка
Шрифт:
А сзади уже втыкался огромный стержень, который заставлял Кацуми при каждом толчке стонать. И это были не стоны наслаждения, как у Джессики… Писательница писала и не представляла в тот момент — насколько это может быть плохо. Она, как и миллионы женщин хотела просто погрузиться в запретную фантазию, нелепую, но сладкую. И теперь упругая фантазия погружалась в неё. И это не было так сладко, как она себе представляла.
Никакого наслаждения. Никакого удовольствия. Подчинение не приносило облегчения. Лубрикант помог легче скользить стержню, но мужчина вовсе не думал о том, чтобы придержать свои толчки и хотя бы отчасти постараться доставить Кацуми удовольствие.
Нет. Мужчина так не думал.
Кацуми написала, что женщина стонала под пиратом от новых необычных чувств, значит, Кацуми испытывала сейчас тоже самое. Значит, нужно крепко держать белые бедра и сильнее входить в неё, каждый раз упираясь кончиком головки в мягкую преграду. Значит, нужно сжимать упругую грудь и пощипывать соски. Значит, нужно шлепать с оттяжкой по светлым ягодицам.
«Бертран д'Анжелон зарычал, как дикий зверь, и начал вонзаться в Джессику на всю глубину своего естества. Джессика уже не владела телом, она полностью растворилась в ощущениях, которые морской волной накрывали с головой, поднимали на самый верх блаженства и бросали вниз, в бездну наслаждения.
С каждым проникновением капитан пиратов привносил новые нотки удовольствия в тело Джессики. Она помнила, что этот зверь убил её мужа, не пощадил никого из команды и вряд ли пожалеет её, но в этот момент она ловила каждую секунду близости. Он был её властелином, он царствовал над её эмоциями, он крал её душу…
— Ещё-о-о, — простонала Джессика, подаваясь телом навстречу пирату. — Ещё-о-о! Да-а-а!
— А белошвейка вошла во вкус, — загоготал Бертран д'Анжелон и замер, не выходя из Джессики. — Похоже, что пиратская мачта нравится ей больше, чем кортик офицера. Ещё, милая?
— Да-а-а, — оказалось, что противиться было выше сил Джессики.
Она хотела ещё, она уже чувствовала, как самый мощный шквал удовольствия подкатывает всё ближе и ближе, и вот-вот закрутит в водовороте блаженства. Тело её предавало…
Под смех, улюлюкание и подбадривание капитан Бертран д'Анжелон в несколько толчков вознес пленницу на вершину наслаждения. Она закричала раненной чайкой и рухнула бы на шкуру, если бы капитан не держал за бедра в крепких руках. От её судорожных сокращений он сам не смог сдержаться и излился влагой в горячее нутро Джессики.
Она стискивала тигровую шкуру и её трясло от упоительных судорог. Казалось, что место между ног посылает бурные волны неги на остальное тело, а то с восторгом отзывается. Это был самый сокрушительный оргазм в её жизни. И возможно самый последний.»
Не было никакого намека на оргазм. Даже когда мужчина заставил простонать Кацуми, она не испытала ничего, кроме дикого желания оказаться как можно дальше отсюда.
И боль.
Конечно же была адская боль внизу живота. Казалось, что влагалище вот-вот разорвется на части — так энергично взялся за дело мужчина. Когда же с его губ сорвался едва слышимый свист, а внутрь Кацуми хлынул поток спермы, то ей показалось, что это плеснули раскаленным свинцом. Она упала на шкуру и закусила шерсть, пахнущую пылью. Она пыталась исторгнуть из себя белую жидкость и её тело билось в судорогах.
Мужчина стоял над ней и смотрел. Его «мачта» начала потихоньку опадать, белесые капли падали на икру Кацуми. В этот момент она ненавидела его больше, чем когда-либо.
— Напиши про меня, — тихо проговорил он и кивнул в сторону двери.
Глава 10
Прошла неделя с той кошмарной ночи, когда пропала Кацуми. Дженшин если не успокоился, то стал более сдержанно относиться к соболезнующим взглядам. Он встречался несколько раз с агентом Кимура и каждый раз та находила слова поддержки. Мужчина даже радовался возможности вновь увидеть смазливую мордашку на пороге дома.
Сэкико периодически звонила, и всегда её прощание напоминало оплеуху, какую гризли отвешивает навязчивой собаке. Дженшин не винил её, она и раньше относилась к нему с предубеждением, а теперь и вовсе возненавидела, когда Кацуми пропала.
И всё из-за того проклятого награждения литераторов, когда Дженшин поехал без Кацуми, потому что та заболела. Тогда Дженшин забрал награду своей жены, сказал несколько слов благодарности и позволил себе лишний стакан виски, а через полчаса Сэкико обнаружила в подсобке молоденькую писательницу Кику Кобаяси в позе морской звезды. Между её ног ритмично колыхался зад Дженшина.
Литературный агент тогда поклялась Дженшину не рассказывать обо всем случившемся Кацуми, но отношение к нему стало презрительное. И сейчас она не скрывала эмоций, особенно когда была под алкогольными парами, что в последнее время становилось чуть ли не ежедневной нормой.
Дженшин понимал, что Сэкико легко могла рассказать Кацуми о том случае, потому он решил подстраховаться и заткнул литературного агента тем, что у него на руках оказалось подтверждение её махинаций с процентами от продаж.
Им обоим нужна была Кацуми: ему в качестве жены, агенту ради доходов. Поэтому они и скрепили договор бокалом вина — он не рассказывает Кацуми о махинациях, Сэкико не рассказывает об измене.
Жиденький мостик, на котором крепилась их договоренность, мог в любую минуту просесть, а то и вовсе провалиться в пропасть — теперь Кацуми нет, и ответственность нести не перед кем. О чем и был вчерашний разговор, закончившийся для Дженшина приемом внутрь двести граммов виски.
— Алло, сволочь, это ты? — раздался пьяный голос Сэкико. Последнее время она называла Дженшина именно так.
— Перестань обзываться. Ты пьяна, я кладу трубку. И не звони мне больше! — сказал Дженшин, но последующий возглас Сэкико заставил прижать пластиковую поверхность к уху.
— Кику Кобаяси! — крикнула женщина.
Дженшин замер. Он помнил ту девушку с развратными глазами, которая так успешно подцепила подвыпившего Ямамото. Грудь у неё уступала по размерам грудям Кацуми, но зато энтузиазм и желание показать себя изрядно компенсировали этот недостаток.
— Что? — переспросил Дженшин, внутренне холодея. Неужели Сэкико решила развязать язык?