Ответственность религии и науки в современном мире
Шрифт:
Светские аргументы за использование модификации зародышевой линии можно в целом разделить на две категории. Первые утверждают, что у родителей есть свое право воспользоваться этой технологией без запрета со стороны государства, чтобы иметь такого ребенка, которого им хочется. Например, в США некоторые определяют это право как гарантированное Конституцией. Сторонники этого аргумента считают, что свобода выбора родителей – единственное моральное соображение, если, разумеется, гарантируется безопасность и отсутствие какого-либо медицинского ущерба для ребенка.
Второй светский аргумент заключается в том, что, возможно, существует ряд медицинских преимуществ, которые могут быть достигнуты лишь путем модификации зародышевой линии. Например, будь у нас возможность рожать детей с повышенным иммунитетом ко многим болезням, включая рак, – стоило бы отказываться от этого? И, в соответствии с аргументом, тем лучше, если это преимущество может передаваться последующим поколениям. Поскольку врачи обязаны делать все возможное для улучшения здоровья пациента, постольку и медицина должна развивать и использовать
В противоположность светскому аргументу, который основывается на свободе родителей в использовании технологии, религиозные доводы обычно начинаются с ответственности родителей. Как христиане, родители не должны быть свободны в своих желаниях, но их родительский долг может подразумевать необходимость прибегнуть к технологии, даже и к модификации зародышевой линии. Родители не свободны в выборе пути использования технологии или особенностей ребенка, которого они желали бы иметь, но их безусловный долг – давать жизнь и питать ее, обязанность, которая вполне может включать то, что именуется модификацией зародышевой линии. Одобрение модификации зародышевой линии ограничивается не только соображениями безопасности, но и медицины. Все же, что выходит за рамки медицинских показаний – например улучшение физических и умственных показателей, – отвергается. Ответственность родителей за медицинский аспект означает, тем не менее, что в этих областях должно проводиться научное исследование и медицинская технология.
Один из наиболее авторитетных документов Ватикана констатирует: «Медицинские исследования должны воздерживаться от операций на живых эмбрионах, если только не существует моральной уверенности, что это не принесет вреда жизни или не нарушит неприкосновенности нерожденного ребенка и матери, и при условии, что родители дали добровольное и обоснованное согласие на процедуру» [200] . Еще более открыто эта позиция выражена в Катехизисе Католической Церкви, современной основе Римской Католической Церкви, который учит, что «операции, проводимые над человеческим эмбрионом, следует считать допустимыми в том случае, если они не угрожают жизни и целостности эмбриона и не влекут за собой неоправданный риск, а направлены на его лечение, улучшение его состояния или здоровья, или на сохранение его жизнеспособности» [201] .
200
Donum Vitae, op. cit, I, 4, курсив в соответствии с оригиналом.
201
The Catechism of the Catholic Church / English translation. Washington: United States Catholic Conference, 1994, 1997), № 2275, p. 549.
У западных протестантских церквей нет подобных авторитетных документов, однако некоторые моральные богословы имеют большой вес в подобных вопросах, и наиболее влиятелен среди них Пол Рэмси. Будучи противником множества новейших биомедицинских технологий, он в то же время являлся активным сторонником того, что можно назвать модификацией зародышевой линии:
Что касается генетической хирургии или внедрения различных антимутагенных химических посредников, устраняющих генетический дефект прежде, чем он будет передан последующим поколениям путем репродукции, то здесь все просто. Если однажды практика медицинской генетики подобного рода вдруг станет реальностью, то никаких моральных проблем в связи с этим не возникнет: или, по меньшей мере, тех, что еще неведомы медицинской практике в целом. С точки зрения морали, генетическая медицина, позволяющая мужчине и женщине дать жизнь ребенку без некоего дефектного гена, который присутствует у них самих, покажется столь же приемлемой, как и лечение от бесплодия, когда один из партнеров страдает этим. [202]
202
Paul Ramsey, Fabricated Man: The Ethics of Genetic Control. New Haven: Yale University Press, 1970, p. 44.
Многие признают, что католики и консервативные протестанты выступают против генетических технологий в целом. Удивительно, что и Ватикан, и ведущие протестантские богословы единодушны в том, что модификация зародышевой линии является ограниченно– или условно-легитимной.
Однако светские возражения против модификации зародышевой линии выдвигаются многими из тех, для кого модификация зародышевой линии сводится к проблеме «детей на заказ», которые могут быть вполне здоровыми с медицинской точки зрения, но неполноценными в остальном. Некоторые настаивают на том, что модификация зародышевой линии – это надругательство над человеческим достоинством. Однако точное определение «достоинства» [203] , тем не менее, остается неясным. Очевидно, это внутренняя ценность, которой обладает каждый индивидуум. Каким именно образом модификация зародышевой линии, якобы, оскорбляет достоинство, умалчивается.
203
Leon R. Kass, Life, Liberty and the Defense of Dignity: The Challenge for Bioethics. San Francisco: Encounter Books, 2002, p. 7.
Если некоторые возражают против модификация зародышевой линии, апеллируя к светскому представлению о человеческом достоинстве, можно ожидать, что богословы выдвинут подобный аргумент на основе веры в создание человека по образу и подобию Бога, что придает нашей сотворенной природе нормативный статус, изменение которого не должно осуществляться с помощью современных технологий. Для христиан идея imago dei — система, основанная на вере в Бога Создателя, дарующего жизнь человеку и отнимающего ее, Единого Бога, из сущности которого произошел Христос. Жизнь человека не фиксирована и не статична, но она протекает между двух этих полюсов – от момента, когда Бог дарует ее, и до того, как он ее отнимает. Ее истинная судьба находится в ее будущем во Христе, а не в ее собственной технологической модификации. На основе этого Нигель Камерон и Эми де-Бетс выступают против модификация зародышевой линии, нацеленной на улучшение человеческих качеств: «…ясно, что все попытки улучшить человеческую природу… с богословской точки зрения недопустимы, поскольку они заключаются в модификации человеческой природы, которую может даровать и отнять лишь Бог» [204] . Форма человеческой сущности, принимаемая в процессе инкарнации, становится нормативной. И потому, считая невозможным одновременно разрешить терапию зародышевой линии и предотвратить ее улучшение, они выступают против всех попыток ее модификации. С другой стороны, следует отметить: христианское богословие не может исключить возможности, что будущее человечества с Богом не имеет заданного историческим воплощением характера, а открыто и неопределенно, поскольку во власти Бога определять это будущее и создавать его, возможно, даже используя человеческие технологии как средство.
204
Nigel M. de S. Cameron and Amy Michelle DeBaets, Germline gene modification and the human condition coram Deo, глава будущей книги R. Cole-Turner (ed.), Design and Destiny: Religious Perspectives on Human Germline Modification (выходит в 2006 г.).
Другие светские оппоненты модификации зародышевой линии апеллируют к тому, что дети с модифицированными генами могут быть менее свободными, чем остальные. Особо резкая форма этого заявления содержит утверждение, что на самом деле генетическая модификация поражает генетико-невролого-эволюционный субстрат человеческого сознания и свободы, снижая – пусть даже и в малой степени – способность ребенка к свободомыслию и моральной ответственности. При желании это было бы осуществимо, возможно, путем модификации генов, которые отвечают за моральное поведение или особым образом изменяют стремления и склонности, если вообще когда-либо удастся точно определить их расположение. Однако возможности современной генетики слишком далеки от того, чтобы позволить установить, какие же гены необходимо изменить для достижения подобного результата. Более того, возможность его достижения не является причиной для запрещения модификации зародышевой линии в иных целях.
Тем не менее в последующие десятилетия в процессе выяснения роли генов в формировании предрасположенностей и моральных склонностей настанет необходимость ясно обозначить, что допустимо с точки зрения морали и что запрещено. Например, дозволительно ли модифицировать гены ребенка с целью увеличить его способности к музыке, при этом не затрагивая генов, отвечающих за желание упражняться на фортепиано или доставлять удовольствие слушателям?
В более сдержанной форме этого заявления утверждается, что любая модификация генома ребенка угрожает его свободе быть единственным хозяином своей судьбы. Юрген Хабермас предостерегает от «предопределенности извне», под которой подразумевает неверную асимметрию между родителем и ребенком. При естественном ходе вещей родители берут на себя ответственность за ребенка и принимают за них множество решений – такова естественная асимметрия в отношениях родители и детей, асимметрия нормальная и нужная. Однако эта естественная асимметрия – лишь временное явление, и мудрые родители знают, когда можно разрешить ребенку принять на себя большую ответственность. Генетическая же модификация, согласно Хабермасу, необратима и потому навсегда извращает эту взаимосвязь. В результате родители и ребенок никогда не смогут существовать в отношениях человеческой взаимозависимости или как равные члены духовного сообщества людей. Для Хабермаса масштаб или сила модификации не играют роли: единственным существенным фактором является ее неизменность. Будут ли все модификации зародышевой линии постоянными, точно неизвестно, и потому возникает вопрос: одобрил бы Хабермас такие модификации, которые могут быть подавлены или отключены каким-либо медицинским препаратом?
Некоторые светские и религиозные противники модификации зародышевой линии указывают на опасность объектификации и коммодификации. В обоих случаях основную тревогу вызывает не то, что ребенку (если рассматривать его как индивидуума, отдельно от остальных) будет причинен вред, а то, что отношения между родителями и ребенком будут искажены. Использование этой технологии создаст необратимую асимметрию в ситуации, когда родители выступают в роли конструкторов, а дети с модифицированными генами – объектом для реализации их конструкторских наклонностей. Тревога, выраженная понятием «объектификации», обусловлена тем, что родители и дети станут заложниками отношений противостояния дизайнера или конструктора и сконструированного им объекта, в противовес отношениям полноценных личностей. Коммодификация лишь довершает мрачную картину, ибо «ребенок на заказ» становится объектом с ценником на боку.