Отыграть назад

Jean Hanff Korelitz

You Should Have Known

Печатается с разрешения литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Аndrew Nurnberg.

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers. Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Обычно каждый, кто оказывался тут впервые, начинал плакать. И эта девушка

выглядела так, будто тоже не станет исключением. Она вошла с портфелем и деловито пожала руку Грейс, как и полагается истинному профессионалу, каковым она являлась или, по крайней мере, хотела казаться. Затем девушка присела на кушетку, закинув затянутые в саржевые брюки ноги одну на другую. А потом, как будто внезапно осознав, где находится, восторженно выдохнула.

– Ух ты! – Девушку звали Ребекка Уэйн (за несколько минут до встречи Грейс проверила это дважды). – Мне не приходилось бывать в кабинете у психоаналитика с тех пор, как я окончила колледж.

Грейс, сидя, как обычно, на стуле, скрестив ноги, которые были куда короче, чем у ее гостьи, не удержалась и подалась вперед.

– Тут все так странно и необычно! Как только сюда заходишь, сразу хочется начать орать во всю глотку о самом сокровенном и рыдать.

– Салфеток здесь хватает, – улыбнулась Грейс.

Сколько же раз она сидела вот на этом самом стуле, скрестив ноги совсем как сейчас и прислушиваясь к набирающим силу рыданиям. А плакали тут так часто, что однажды ей представилось, будто кабинет полностью оказался под водой. Совсем как в одной из сказочных историй Бетти Макдональд, которые Грейс так любила в детстве. Там девочка-плакса никак не могла остановиться, пока не оказалась по горло в слезах. Когда в кабинете начинал царствовать гнев, – и неважно, выражалось ли это в крике или в ядовитом упорном молчании, – ей представлялось, будто стены, выкрашенные в безобидный кремовый цвет, темнеют от этой ярости. Когда же побеждало примирение и торжествовало счастье, ей иногда чудился аромат сосновой хвои, как летом на озере.

– Это всего лишь самая обыкновенная комната, – ободряюще произнесла Грейс. – С самой заурядной мебелью.

– Верно. – Ребекка осмотрелась, словно в поисках подтверждения этих слов. Комната, служившая кабинетом, где Грейс давала консультации, была обставлена с величайшей тщательностью, чтобы одновременно отвечать нескольким требованиям. Она достаточно уютная, но не располагает к панибратству, домашняя, но не задевает личность гостя, а некоторые детали были хорошо знакомы каждому посетителю. Например, висевший у двери плакат с репродукцией Элиота Портера – фото с березами – разве не у каждого где-то в свое время обязательно красовался точно такой же? Может, в спальне или летнем домике… Или красный безворсовый коврик на полу, бежевая кушетка или кожаное крутящееся кресло самой Грейс. Тут же стоял стеклянный журнальный столик с пачкой салфеток в кожаной подставке, в углу расположился сосновый письменный стол. В его ящиках хранились блокноты с отрывными листочками, а еще списки психофармакологов, детских психологов, гипнотерапевтов, помогающих бросить курить, агентов по недвижимости, агентов из бюро путешествий, специалистов по минимизации налогов на имущество, адвокатов, специализирующихся на разводах.

На письменном столе в причудливой глиняной кружке, которую слепил в первом классе ее сын Генри, топорщились ручки и карандаши. Эта кружка в течение лет много раз становилась объектом для пространных комментариев. Каких только воспоминаний из прошлого она не вызывала у посетителей! Здесь же стояла и белая керамическая лампа с холщовым абажуром, бросающим рассеянный свет на все происходящее в комнате.

Единственное окно выходило на задний двор и переулок, но рассматривать там, в общем-то, было нечего. Правда, как-то раз, много лет назад, была предпринята попытка установить здесь декоративную кадку с яркими, но незатейливыми цветами, геранью и вьюном. Управляющий охотно подписал соглашение, но его энтузиазм моментально угас, когда пришлось перетаскивать цветы в деревянной кадке из грузовика на их постоянное место в переулке. Потом

оказалось, что цветам здесь не хватает солнечного света, да и сама кадка вскоре куда-то пропала, оставив после себя темный квадрат на асфальте, который никак не хотел исчезать. Впрочем, Грейс не была большой любительницей цветов.

Правда, сегодня она принесла цветы, темно-розовые розы, по особой просьбе Сарабет, которая с приближением знаменательного дня все больше и больше старалась контролировать каждый шаг Грейс. И та должна была купить по поводу сегодняшней встречи не просто цветы, но обязательно розы и непременно темно-розовые.

Темно-розовые розы. Но почему? Грейс это озадачило. Не думала же Сарабет, что фотограф станет делать цветные снимки. Неужели и без того недостаточно невероятно, что журнал «Вог» заинтересовался ею и поместит на своих страницах черно-белое фото? Но Грейс сделала все так, как ей велели, и поместила цветы в единственную вазу, которая обнаружилась в крохотной кухоньке при кабинете. Эта ваза оставалась здесь после какой-то давнишней доставки цветов. (По какому случаю приносили цветы? Благодарность за лечение? «Спасибо-доктор-что-подсказали-мне-бросить-его»? Или от Джонатана?) Она распушила букет, но получилось как-то не очень аккуратно и совсем не привлекательно. Теперь цветы стояли на краю низенького журнального столика, и ваза грозила опрокинуться в любой момент, как только ее заденет пола громоздкого шерстяного пальто Ребекки.

– А знаете, – начала Грейс, – вы правы насчет рыданий. Человеку требуется преодолеть многое, чтобы отважиться прийти сюда. Или, как мне известно из моей практики, привести свою вторую половинку. Поэтому когда кто-то наконец переступает этот порог, он дает выход своим эмоциям. И это вполне естественно и нормально.

– Ну, может быть, в другой раз, – произнесла девушка.

Грейс прикинула, что на вид ей лет тридцать, плюс-минус. Довольно симпатичная, может, чересчур серьезная. Одежда на ней была нестандартная – крой позволял скрыть отдельные недостатки фигуры. Ребекка обладала пышными формами, но одежда создавала иллюзию мальчишеской стройности. Белая ситцевая рубашка словно специально была так скроена, а саржевые брюки заставляли предположить, что у их обладательницы имеется некое подобие талии. Ее наряд демонстрировал победу иллюзии над здравым смыслом и, очевидно, был изготовлен мастером, который четко представлял себе, какого эффекта нужно добиться. Хотя если ты работаешь в журнале «Вог», тебе часто приходится встречаться с такими людьми. Так решила Грейс.

Ребекка порылась в портфеле, стоявшем у ее обутых в сапожки ног, извлекла оттуда допотопный магнитофон и поставила его на стеклянную столешницу журнального столика.

– Вы не возражаете? – осведомилась она. – Понимаю, это настоящая древность, но мне так нужно для надежности. Я как-то раз потратила четыре часа на интервью с одной поп-звездой и при этом не была уверена, что та умеет изъясняться полноценными предложениями. Поэтому я взяла с собой одно из этих приспособлений космического века размером со спичечный коробок. Но когда я потом попробовала воспроизвести запись, там не оказалось ровным счетом ничего. Пожалуй, это был самый жуткий момент во всей моей карьере.

– Видимо, да, – кивнула Грейс. – Но, очевидно, вам удалось справиться со своей неудачей.

Ребекка пожала плечами. Ее светлые волосы были подстрижены так, что на голове образовалась беспорядочная копна. И еще она носила серебряное ожерелье, охватывающее шею на уровне ключицы.

– Я сделала все ее фразы слишком заумными, а она совсем спятила и не соизволила даже утвердить текст, когда я передала его для проверки. Сказать, что я волновалась, значит, ничего не сказать. Правда, ее агент сообщил моему редактору, будто эта звезда призналась, что это ее лучшее интервью, так что в тот раз я оказалась на высоте. – Ребекка в упор посмотрела на Грейс. – Вы знаете, – продолжала она с легкой улыбкой на губах, – а ведь сдается мне, не нужно было все это сейчас рассказывать. Вот вам и еще одно воздействие визита к психоаналитику. Стоит только сесть на кушетку в его кабинете и тут же начинаешь выдавать всю подноготную.