Отзвуки прошлого
Шрифт:
– Ален, ты так не улыбайся, не нужно.
– А что в моей улыбке такого особенного? – пококетничала она.
– Одна провокация, вот что!
Романтическую идиллию нарушил зычный голос Кахобера:
– Борис, ты что это у дверей застрял? Забыл, что первая мизансцена ваша!
Темно-карие глаза Шустова просветлели.
– Щас, Кахобер Иванович! – крикнул Борька и, обернувшись к ней в пол-оборота, сказал с сожалением: – Уходишь?
– Нет, посижу немного. Репетицию посмотрю.
– Отлично! Когда ты в зале, у меня лучше получается, – признался Борька и, подмигнув Лене,
Пока они там что-то оживленно обсуждали, разбирая деревянные шпаги, Лена огляделась, где бы присесть. На глаза попалось несколько группок, среди них Ваня Волков, Аня Малышева и Ира Дмитриева, можно было подсесть к одноклассникам, поболтать. Но, заметив в последнем ряду одинокую фигуру Даши Свиридовой из девятого «В», Лена, не раздумывая, направилась к ней. Так получилось, что подруг в классе у Лены не было. С кем бы она хотела дружить, уже дружили между собой, когда она пришла в эту школу, а с некоторыми и сходиться не хотелось. Вот с Дашей Лена, скорее всего, смогла бы найти общий язык. Хорошая девчонка, не задавака, живет с отцом. Значит, знает, почем фунт лиха. Только у нее уже есть подруга. И знаете кто? Алиса. Странная у них дружба, хотя вполне понятно, на чем она замешена: на фоне обычной девчонки привлекательность Алисы превращается прямо-таки в неземную красоту. А Дашка якобы этого и не замечает, вроде как собственная внешность ее ну ни капельки не интересует. Но ведь так не бывает. Нет девчонки, которую бы этот вопрос не волновал.
– Привет. – Лена опустила скрипучее сиденье свободного кресла и села.
– Привет, – неохотно ответила Даша, поправляя золотисто-каштановую косу.
У нее были длинные, прямые и довольно густые волосы. Она заплетала их в косу, разделив волосы на прямой пробор, или завязывала высокий конский хвост, гладко зачесывая волосы назад. Нельзя сказать, чтобы такие прически ей шли. Лицо у Даши было узкое, носик вздернутый, кожа хоть и гладкая, но бледная, да и сама она рядом с девчонками-ровесницами выглядела худышкой.
«Ей бы подошла короткая стрижка, но не такая, как у Василисы Остапченко, – под мальчика, а стильная, женственная, с филированной асимметричной челкой. Или спиральное каре, когда волосы, словно пружинки, при каждом повороте головы прыгают, короче, что-нибудь легкомысленное, воздушное», – критическим взглядом определила Лена и заметила вслух:
– Алиску дожидаешься?
– Ее. Мы после репетиции в кино собрались, – откликнулась Даша.
– И Белый с вами?
Темные густые ресницы вспорхнули вверх, словно перепуганные воробьи с веток:
– Не знаю. А с чего ты это взяла, что он с нами хочет пойти? – В голосе послышался явный интерес: – Борька сказал?
– Не-а. Просто в голову пришло, вот и брякнула, – ответила Лена.
Мысль о том, что в кино, скорее всего, пойдут Алиса и Белов, а Дашка будет их всего лишь сопровождать, возможно за компанию с Портосом, Лена оставила при себе. К чему лезть в чужие дела. Они с Дашей успели перекинуться еще двумя-тремя общими фразами насчет предстоящих экзаменов, а потом началась репетиция, и девчонки, как по команде, замолчали.
– Сударь, я послал за моими друзьями, которые и будут моими секундантами, – произнес Атос-Шустов, поморщившись от боли. (Борька явно был в ударе.) – Но они еще не пришли, и я удивлен их опозданием: это не входит в их привычки.
– А у меня секундантов нет, – ответил д’Артаньян-Ежов, кланяясь чуть ли не до пола.
– Коля! – прервал его Кахобер Иванович. – Ты зачем раскланиваешься?
– Но я же… это… – Колька шмыгнул носом, – …дворянин.
– Дворянин-то ты дворянин. Но это не значит, что ты должен всякий раз снимать шляпу и кланяться. Тебе когда нужно это сделать? – учил режиссер. – Когда Атос говорит: «Но если я вас убью, то прослыву пожирателем детей». Тихо в зале! – прикрикнул Кахобер, прекращая послышавшиеся смешки, и опять вернулся к Кольке: – Тут ты ему отвечаешь: «Не совсем так, сударь, раз вы делаете мне честь драться со мной, невзирая на рану, которая так тяготит вас». В этом месте ты с достоинством кланяешься. Понятно?
– Ну ясно как божий день.
– Тогда еще раз сначала и повнимательнее.
Вскоре дело дошло до сражения с гвардейцами. На сцене появилась Василиса Остапченко, игравшая роль мстительного де Жюссака. Лихо размахивая шпагой, она делала точные выпады и наносила болезненные уколы, оттесняя Кольку-д’Артаньяна к краю сцены. Тот беспорядочно отмахивался от ее клинка до тех пор, пока его терпение не лопнуло:
– Кахобер Иванович! – вскричал он. – Васёк че, сценарий не читала? Это я должен ее заколоть!
– Да, несомненно. Так что же ты медлишь? Нападай!
Ребята в зале рассмеялись, а Кахобер Иванович заметил:
– Позже отдельно потренируйтесь, а ты, Василиса Прекрасная, помни, что здесь ты не свое виртуозное мастерство показываешь, а играешь заданную тебе роль. Если мне не изменяет память, твой противник в романе оказывается искуснее тебя, не так ли? – задал режиссер риторический вопрос.
– Ладно, так уж и быть, дам ему пырнуть себя в бок после третьего выпада! – милостиво согласилась Василиса под хихиканье зрителей.
А потом мушкетеры уступили место герцогу Бэкингемскому и королеве. Репетировалась сцена, когда Анна Австрийская в Лувре дарила герцогу алмазные подвески – в знак своей неугасимой любви к нему.
– Герцог, – взволнованно произнесла королева, – не вспоминайте об этом вечере!
– О нет, напротив, вспомним о нем, сударыня! – возразил Белов, в смысле Бэкингем, весьма убедительным тоном. – Это самый счастливый, самый радостный вечер в моей жизни. Помните ли вы, какая была ночь? В синем небе поблескивали звезды…
Лене пора было уходить.
– Даш, я пошла, – решила она попрощаться с соседкой.
– Что? – переспросила Даша рассеянно, не отрывая взгляда от сцены.
– Мне пора.
– А-а… – Светлые, чуть раскосые глаза едва взглянули на нее. – Ну пока.
– Пока, – шепнула в ответ Лена, взяла рюкзак и пошла к выходу, стараясь не шуметь.
В дверях она обернулась и помахала рукой Боре, выглянувшему из-за кулис. Жестикулируя, он давал ей понять, что вечером позвонит. Лена кивнула и, уже уходя, увидела, как Белый грохнулся на колени перед Крыловой и страстно, с пафосом произнес: