Отзвуки серебряного ветра. Мы – есть! Вера
Шрифт:
Он вспомнил девушку такой, какой она была до семнадцатого года, и только вздохнул. Кто мог заподозрить в той беззаботной пташке в белоснежном платьице такую огромную душу? Такую доброту? Впрочем, и лучшие, и худшие качества человека почему-то проявляются именно в беде… Почему? Алексей Игоревич ответа не знал, знал только, что это так. Старик с жалостью посмотрел на девушку и вздохнул – сама худенькая, что тот воробушек… А тут еще проклятый Илья совсем бедняжке жизни не дает. Будь он здоров, показал бы этой сволочи, где раки зимуют.
Алексей Игоревич прикусил губу – посоветовать бы Дашеньке что-нибудь,
– Ладно, пойду, – спохватилась девушка. – Поздно уже, а мне завтра к семи на работу.
– Идите, Дашенька, идите, – улыбнулся старик. – Поспите, и пусть вам приснится что-нибудь хорошее.
– Спасибо, Алексей Игоревич, – улыбнулась она.
Даша вышла из кладовки и аккуратно притворила за собой дверь. Спать хотелось неимоверно, болели глаза, спина, ноги. Сегодня ей пришлось сидеть за пишущей машинкой почти пятнадцать часов, и девушка очень устала. Она повернулась и замерла. Прямо посреди коридора стоял гнусно ухмыляющийся Илья, явно поджидавший ее. О, Господи! Только его и не хватало!
– Ну чо, Дашка, надумала? – хрипло спросил красномордый и осклабился. – Полфунта сала дам. Свежее, деревенское!
– Ешьте ваше сало сами! – брезгливо ответила девушка, сглотнув, правда, голодную слюну. – И оставьте вы меня в покое!
– Ты гля, кака цаца! – хохотнул Илья. – Гляди, допрыгаисси…
Он, гнусно ухмыльнувшись, шагнул вперед и поймал попытавшуюся ускользнуть Дашу за рукав. Прижав ее к стене, принялся беспардонно лапать. Да так, что девушка вскрикнула от боли. Она сопротивлялась изо всех сил, молча сопротивлялась, но Илья обладал бычьей силой, и только похохатывал в ответ на все ее попытки вырваться. А кричать было совершенно бесполезно, ее же виноватой и выставят. Рука Ильи проникла под юбку, и Даша не смогла сдержать слез отчаяния. Уже не помня себя, девушка вырвала одну руку из хватки насильника и ткнула его пальцем в глаз. Илья взвыл и отпрянул. Даша рванулась в сторону и в ужасе оглянулась. Добежать до своей комнаты она не могла, эта сволочь стояла на дороге. Господи, да куда же деваться-то? Она кинулась к кладовке Алексея Игоревича и рванула на себя дверь, надеясь, что успеет запереть ее за собой. Не успела. Удар в спину отшвырнул Дашу к стене.
– Ну, сучка дворянская! – послышался сзади рев Ильи. – Усе, п…ц тебе!
Сильно ударившаяся девушка повернулась и заставила себя встать, невзирая на боль.
– Оставьте девушку в покое, имейте совесть! – раздался голос Алексея Игоревича, с трудом приподнявшегося на кровати.
– А ты, хрыч старый, ваще заткнись в тряпочку! – гаркнул красномордый. – А то щас придушу!
Он снова повернулся к сжавшейся в уголке девушке. Даша вздрогнула – в руке Илья сжимал нож.
– Знать так, сучка! – продолжил он, поигрывая ножом. – Щас ты у меня за щеку брать бушь! Поняла? И хорошо брать, попробуй токо укуси!
Господи! Помоги! Да
– Позвольте представиться, сударыня, – поклонился он, – штабс-капитан Ненашев, Никита Александрович.
– Очень приятно, господин штабс-капитан… – пробормотала ошеломленная девушка.
Офицер повернулся к двери и негромко бросил кому-то:
– Где вы там, Николай? Оставьте это, с него уже хватит.
В слове «это» было столько брезгливости, что она ощущалось почти физически.
– Не позволю… – ответил смутно знакомый голос. – Не позволю всякой падали мою сестру оскорблять!
Сестру?! Неужели… Господи! Господи! Господи! Это же Коля! Живой! Даша вскрикнула и рванулась мимо едва успевшего посторониться штабс-капитана в коридор. Там два других офицера трясли хрипящего Илью, из носа которого вовсю хлестала кровь.
– Коля! – вскрикнула Даша, один из офицеров обернулся и бросился к ней.
Да, это был Коля… Непривычно взрослый, небритый, одетый в незнакомую форму, но несмотря ни что – Коля! Девушка уткнулась ему в грудь и разрыдалась, выплакивая все горе и отчаяние последних лет. Теперь, когда рядом находился кто-то родной, не было больше нужды держать себя в стальном кулаке. Она смотрела на лицо брата и никак не могла насмотреться. Ой, а этих шрамов раньше не было… Наверное, он был ранен? Впрочем, что это она, война ведь, хорошо, что вообще не убили. Но как он с друзьями мог в Петербурге оказаться? Да еще и в форме!
– А я за тобой, Дашут, – детское прозвище заставило девушку улыбнуться сквозь слезы, и только потом до нее дошел смысл слов. За ней? Коля приехал за ней, чтобы забрать ее из этого ада?
– Мама с папой умерли? – спросил Николай.
– Еще в начале восемнадцатого, – кивнула Даша, оторвавшись от его груди и посмотрев в лицо. – Ты же знаешь, у папы было больное сердце…
– Знаю.
– Во время одной из очередных «экспроприаций» он не выдержал, упал и больше не встал. Инфаркт. А мама после этого за три месяца тихо угасла. Господь оказался к ней милостив, во сне отошла… Потом большевики «уплотнение» сделали, набили в нашу квартиру почти двадцать человек. Я с тех пор в комнате Ксении Ивановны живу.
Негромким, спокойным голосом девушка рассказывала обо всем, что ей довелось пережить за последние два года, и Николай только кулаки сжимал. А когда она дошла до того, как ее начал преследовать Илья, офицер не выдержал, заскрипел зубами
– Неужели не к кому было обратиться за помощью?
– К кому? – приподняла брови Даша. – Эта сволочь всем рассказала, что я продажная и только ломаюсь. Поверили, конечно, ему… Я ведь дворянка. Да мне, впрочем, еще повезло. Помнишь Веру Сверскую? Ты за ней в шестнадцатом году ухаживал.