Овцы смотрят вверх

Браннер Джон

– И, как и раньше, никаких признаков сифилиса, что очень хорошо – иногда эти спирохеты ведут себя совершенно отвратительно. Эй, послушайте! Не нужно делать вид, будто миру пришел конец!

Доктор усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

– Боюсь, ваша проблема становится все более общей. Вы ведь не фанатик здорового питания, верно?

– Да нет, не особо! – пробормотал Филип. – Нет, мы частенько закупаемся у «Пуртанина», но…

Какое отношение все это имеет к венерическим заболеваниям?

– Я так и думал. Вы могли бы отделаться более

легко, если бы ели только естественную пищу. Видите ли, происходит вот что: допустим, вы подцепили инфекцию и заболели. Не обязательно тем, что у вас сейчас. Скажем, у вас панариций или больное горло. А в том, что вы едите, предположим, содержится большой объем антибиотиков. Особенно, как вы знаете, их много в курице, но также есть и в свинине, и даже в говядине. Антибиотики же способствуют выделению в вашем организме и укреплению наиболее стойкого к лечению штамма, и, когда вы приходите к нам, чтобы мы повоевали с этими микробами, они уже вооружены и показывают нам нос. Вы меня понимаете?

Филип рассеянно кивнул – он думал о Денис и детях.

– И тем не менее беспокоиться не о чем, – сказал доктор, вновь раскрывая файл. – Мы все равно обгоняем их. Еще кое-какие карты в рукаве у нас есть.

– Моя жена… – прошептал Филип.

– Судя по сегодняшнему анализу, – продолжал доктор, словно не слыша Филипа, – нам следует отправить ваш материал на посев. Послушайте! Вы можете прийти завтра? Нужно проверить ваши культуры. Не исключено, что придется поколоться, и мы должны знать, как вы будете реагировать.

Наконец доктор сделал вид, будто осознал, что его перебили.

– А, да! Ваша жена! – сказал он. – Она что, ничего не знает?

– Увы, нет! – признался Филип, с трудом скрывая отчаяние. – Конечно, она пьет пенициллин, поскольку я сказал, что подцепил гепатит. Она хотела спросить, почему лекарства не пьют и дети, но мне удалось замять разговор. Правда, Джози – это моя дочь – этой ночью заболела, и…

– Послушайте! Неужели вы надеетесь, что вам удастся удержать все в тайне? – спросил доктор. – Я предупреждал вас – все может пойти вразнос! И еще: не хотите ли сократить расходы? Я послал бы ваш диагноз и результаты анализов вашему врачу, и он…

– Это Клейфорд, – сказал Филип упавшим голосом.

– О черт! – произнес Макнейл и прикусил губу. – Совсем забыл. Это тот тип, что вечно нос задирает? Тот, что религиозен до мозга костей? Да, такие к нашему брату и на пушечный выстрел не подойдут. Это все равно, как если бы священника попросили благословить ведьму!

Он передернул плечами.

– Ну что ж, в таком случае… Возможно, это небольшое нарушение врачебной этики, но, если мы хотим избавить людей от излишних хлопот и неприятностей, я не считаю это неправильным. Так вот, если вы согласитесь, я мог бы вести вас и вашу жену частным образом. Я работаю в этой клинике неполный рабочий день, но считаю свою работу здесь вещью для себя принципиальной. Чтобы быть в курсе всего. Я учился в Англии.

Филип кивнул. В речах доктора он заметил много англицизмов, хотя произношение у него было чисто американское.

– И что вас заставило переехать сюда? – спросил Филип.

– Многие считают, что со здравоохранением там полная беда. Но это не так, – усмехнулся Макнейл. – Там есть, конечно, свои недостатки, но здесь их не меньше. Допустим, местные врачи – тот же Клейфорд – чувствуют себя оскорбленными, если пациент заболевает не в часы его приема. Зато в Англии, если ты откажешься отправиться к больному домой, тебя тут же вышвырнут из реестра врачей… Нет, просто моя мать – американка и после смерти отца решила вернуться в родной город. И когда мне исполнилось двадцать шесть, я приехал к ней.

Почему в двадцать шесть? А, понятно! Призывной возраст!

Макнейл встал.

– Подумайте! Я попытаюсь максимально смягчить проблему в том, что касается вашей жены, но вынужден настаивать: вы обязаны ей открыться. Всего хорошего!

– Плохие новости, – услышал Филип возле своего уха, когда спускался по лестнице. Клиника располагалась на втором этаже, над магазином, который торговал спортивным снаряжением и изделиями из кожи.

– Что? – переспросил Филип и, повернувшись, увидел того самого типа, что был в приемной.

– Я сказал: плохие новости, – отозвался незнакомец. – Понял это по тому, как вы ссутулились.

– Пошли к черту! Не ваше это дело!

– Отлично сказано! Да у меня у самого дела дерьмо. Пойдемте выпьем?

– К черту, я сказал!

– Далеко идти не придется. Я уже у черта в гостях. В самом пекле, – сказал незнакомец неожиданно серьезно. – А вы?

Он помолчал и продолжил:

– Мне тридцать семь, но за все это время я ни разу не подцепил ничего подобного, хотя сегодня это так же распространено, как насморк, и можно было бы лишь весело посмеяться.

Насморк у незнакомца, по-видимому, тоже был, если судить по тому, что звук «н» он произносил как «д», в нос, как простуженный.

– Но все это длится уже четыре месяца. Микроб оказался слишком стойким.

– Четыре месяца?

Филип был ошарашен. Он представил, что его история может продлиться такой же срок, и пошатнулся, еле устояв на ногах.

– Они дают мне по шесть миллионов единиц какого-то нового чудодейственного лекарства, – продолжал между тем незнакомец. – Жжет как огнем, но, по крайней мере, я начал выздоравливать. Так как насчет того, чтобы выпить?

Филип колебался.

– Меня зовут Алан Проссер, – представился незнакомец. – Компания «Проссер». Насосное оборудование, канализационные трубы, средства утилизации мусора – всякое такое…

– О господи! – вспомнил Филип. – Мы ставили в доме ваше оборудование. Помню. Но я встречался не с вами, а с…

Он наморщил лоб.

– С Бадом Буркхартом? – спросил Проссер.

– Точно! Он ваш партнер?

– Бывший.

Проссер горько ухмыльнулся.

– Бросил меня, – сказал он. – Теперь он управляющий новым отделением «Пуританина»… Но вы сказали «мы ставили». Вы что, женаты?