Овцы смотрят вверх
Шрифт:
– Ради бога!
Неожиданно Хью понял, что больше ему этого напряжения не выдержать. Он вскочил из-за стола, с грохотом откинув кресло, и почти заорал:
– Ты сидишь тут, набивая свое толстое брюхо всякими вкусными вещами, которые для твоего удовольствия привезли из разных стран нашего вонючего мира, а сам отравил в Африке тысячи несчастных ублюдков. Разве не так? Ты что, помогаешь им справиться с бедой? Исправить то, что безнадежно изуродовано? Черта с два! Ты из кожи вон лезешь, чтобы не допустить расследования причин катастрофы – дескать, нет смысла
Мистер Бамберли протянул в сторону двери руку, с которой, словно помятый флаг, свисала салфетка.
– Выйди из комнаты! – проревел он. – Вон из дома! И не возвращайся, пока не извинишься.
– Именно это я и ожидал услышать, – сказал Хью мертвым голосом. Он вдруг почувствовал себя очень взрослым, зрелым, почти стариком. – Замечательная традиция: врезать кому-то по яйцам, а потом требовать извинений. Вы тут сидите, в самой богатой стране мира, окруженные больными детьми…
– У тебя грязный язык и грязные мысли!
– Ты хочешь сказать, что усыновил Нормана из-за его тика? Черта с два! Я слышал от Мод: ты обнаружил это, когда бумаги уже были подписаны. А зубы у Клода? Труха сгнившего пня. И смотри, как Корни завидует нам, потому что не может есть обычную еду! Ты…
Корнелий не смог преодолеть напряжения сцены. Именно стресс вызывал его приступы. Он упал лицом в тарелку, разбрызгав по столу кашку, специально для него приготовленную. Мод и Кристи бросились к нему на помощь, и Хью сделал последний выстрел.
– Ты и твои предки относились к нашему миру как к огромному унитазу. Вы гадили в него и хвастались друг перед другом, чья куча больше. А теперь этот унитаз переполнен, и несчастные черные дети умирают и сходят с ума, чтобы вы богатели. Прощай!
Он хлопнул дверью изо всех сил, надеясь, что портрет Джейкоба Холмса Бамберли Первого рухнет на пол.
Но гвоздь, как оказалось, был вбит слишком глубоко.
Новости не для первой полосы
…виновным в использовании бромированного растительного масла, признанного незаконным эмульгатором. Несмотря на доводы защиты, настаивавшей на отсутствии доказательств вреда, нанесенного этим продуктом, компания была оштрафована на одну сотню долларов. А теперь – о погоде. Оксиды серы, озон и алкилы свинца остаются на значительном удалении…
К милосердию, граждане!
В стороне от серого каменного дома, который Майкл Адвоусон называл своим жилищем, на серой дороге стояла зеленая официального вида машина, и грязный дождь покрывал разводами ее чудесную крашеную поверхность. Доктор не обратил на нее внимания – как и на человека в светлом плаще, который ждал его в коридоре и встал, чтобы поздороваться. Но Адвоусону было некогда – он нес на руках громко плачущую маленькую девочку, из ноги которой текла кровь, а незнакомец блокировал дверь в хирургический кабинет, и потому доктор рявкнул:
– С дороги!
И плечом оттолкнул незнакомца в сторону.
– Но, доктор, это же… – прозвучал голос экономки, миссис Бёрн.
– Я знаю мистера Кларка! Он был здесь в прошлом месяце. Сейчас, сейчас, моя хорошая! Сейчас перестанет болеть. Лежи спокойно.
Он положил девочку на смотровую кушетку, и сейчас же одноразовая пеленка под ее ступней окрасилась алым.
– Идите сюда, поможете мне! Или выметайтесь и не мешайте! – прорычал доктор в сторону Кларка. – Первый вариант предпочтительнее. Быстро, помойте руки!
Сам же он тем временем доставал из шкафов бинты, присыпки, шприц, ножницы, чтобы разрезать туфельку и носок.
Нерешительно вступив в кабинет, Кларк спросил:
– А что… что случилось?
– Стекло! Возьмите антисептическое мыло, темно-красное.
– Я не вполне понял…
– Я сказал, стекло.
Майкл, чтобы успокоить девочку, похлопал ее по щеке. От ужаса она намочила штанишки, ну и что тут такого? Пронзая кончиком иглы резиновую крышку пузырька с лекарством, доктор продолжил:
– Играла на ферме Донована, где они годами сваливали мусор, и наступила на разбитую бутылку.
Демонстрируя изумительную степень контроля над происходящим, доктор схватил ножку ребенка и, крепко держа ее, ввел иглу. И тотчас же глаза девочки закрылись.
– Похоже, с большим пальцем ей придется расстаться, – сказал Майкл. – Есть и опасность заражения крови, если мы не поспешим. Эта ваша машина снаружи? Правительственная?
– Да.
– Тогда, пожалуй, не станем ждать скорую помощь. Моя машина нуждается в ремонте. Идемте, поможете мне. Делайте то, что я скажу, и ничего больше.
Кларк подошел к кушетке. Он был еще слишком молод, чтобы быть отцом, но более важной причиной, по которой он не заводил детей, был страх, который он чувствовал за своего не рожденного еще ребенка – как, впрочем, и за других детей.
Большой палец на ноге девочки был полностью отсечен от ступни. Майкл передал палец Кларку, пока сам возился с кровоточащей раной.
Кларк проявил недюжинную доблесть – по крайней мере, он успел положить палец на стол перед тем, как выбежать из дома и на лужайке освободить желудок от всего, что было съедено и выпито им за день.
Но и когда он вернулся, храбрость его не оставила: он держал палец, пока Майкл прикреплял его к культе быстрыми ровными стежками – в полном соответствии с принципами, которые почерпнул в китайском медицинском журнале (любыми способами обеспечь кровоток; восстановление нервов и мускулов – дело второе). А тем временем прибыла и скорая помощь, и Майклу не потребовалось реквизировать правительственную машину.
– Когда ребенок не может, не рискуя пораниться, играть в поле… – сказал Майкл. Он пригласил Кларка в гостиную и предложил пару глотков виски – на два пальца в толстостенном стакане. Иногда и врачам требуется лекарство.