Овцы смотрят вверх
Шрифт:
– Покурим? – спросил Фриц. – Или почавкаем?
– Фриц! – одернула его Диана.
Фриц усмехнулся.
– Майклу совершенно до лампочки, как мы себя заводим, верно, Майкл?
Словечко «чавкать» неожиданно прояснило для Майкла причину того, почему в голосе Фрица доминировала пронзительно-дребезжащая тональность – он был под кайфом, он жевал кат, который был так популярен у афроамериканцев, потому что родом был именно с Африканского континента; эти стимулирующие листья, которые можно было либо курить, либо жевать, экспортировались из Кении в
– Нет, спасибо! – сказал Майкл после непродолжительной паузы.
– Приятель, ты даже не знаешь, от чего отказываешься.
Это сказал… Берни? Да, Берни. Берни хихикнул.
– Это же лучшее народное лекарство. Брюхом маялся?
– Конечно, как и все.
– Никаких «как все»! Говорили, что этим поносом отболело тридцать пять миллионов. Но только не мы. Ну-ка, где тут наша жвачка?
– Держи!
Курт, сидевший следующим, вынул изо рта мокрый шарик и протянул Берни. Майкл содрогнулся. Хотя это действительно было интересно. Кат помогал избежать диареи – вероятно, благодаря крепящему эффекту.
– И что вас привело сюда? – спросил Майкл.
– Да туристы мы! – сказал Фриц и иронически ухмыльнулся. – Просто туристы. А ты?
– Завтра здесь будут жечь маниоку. А я должен присматривать, чтобы все было исполнено как надо.
Наступила мертвая тишина. И вдруг тот, кого звали Хэл, воскликнул:
– Ты этого не сделаешь, мать твою!
Диана бросила на Хэла угрожающий взгляд и сказала:
– Хэл! Следи за языком!
Она была светловолосая, хорошенькая, хотя и несколько полновата.
– Черта с два! – продолжал возмущаться Хэл. – Сжигать! Не выйдет, и никто нас не остановит!
Медленно выговаривая слова, Майкл недоверчиво спросил:
– Вы что, пришли сюда, чтобы набрать этой еды?
Его собеседники поколебались, после чего кивнули. Твердо и уверенно.
Но их же здесь сотни! Сотни молодых людей, которых он видел на дороге, ведущей из Денвера. А Стейниц на ферме говорит, они все идут и идут – целыми днями!
– А почему бы и не забрать?
Это был Курт.
– Да, почему? – вновь заговорил Хэл. – Первый раз за все время правительство хоть что-то делает для своих граждан.
Слово «граждан» в его устах прозвучало как нецензурное.
Диана облизала губы. Губы у нее были широкие и полные, а язык – длинный и подвижный.
– Вы что, сошли с ума? – невольно произнес Майкл и тотчас замолчал.
– В этом долбаном мире быть сумасшедшим – единственно разумный способ поведения, – изрек Фриц.
– Но в этих запасах еды нет наркотика! – проговорил Майкл. – Я же видел анализы!
– А что еще они скажут? – возразил Фриц, пожимая плечами. – То же самое они говорили и про Африку, а теперь – про Гондурас. Это ж вонючие лжецы!
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – покачал головой Майкл. – Я был в Ношри и все видел.
И вдруг воспоминания нахлынули на него – звуки, запахи, хлюпанье грязи под подошвами, чувство отчаяния. И он начал говорить – о детях, забитых до смерти родителями, о солдатах, которые с криками, все в слезах, убегали в заросли кустарника, о женщинах, которые при виде такого простого элемента кухонной утвари, как нож, теперь всегда будут улепетывать в ужасе. Он рассказывал о вони, слабости и голоде. Он выложил все, словно в нем рухнула дамба и доселе сдерживаемая масса воды шумно хлынула в долину и затопила ее. И только тогда, когда его пересохшее горло уже не могло произносить слова, он понял, что повторяет монотонно, словно в трансе:
– Это все американская еда, американская еда…
Люси Рэмидж и ее уругвайский приятель были бы удовлетворены. Но они умерли.
Он замолчал и увидел устремленные на него глаза. Его слушатели задумчиво улыбались.
– Да, приятель, – выдохнула наконец Диана. – Вот это кайф!
– Да уж, – подхватил Курт. – И так долго длится! Практически бесконечно!
– Пусть они сначала сожгут меня, а потом уже жгут это дерьмо, – сказал Хэл. – Но я наберу его столько, сколько мне нужно.
– Вы что, хотите реально сойти с ума? – воскликнул Майкл.
Он никак не мог подобрать нужные слова.
– Вы ищете кайфа, который будет длиться до конца ваших дней? – не унимался он. – Но это же невозможно!
– Почему? – спросил Фриц голосом серьезным и холодным. – Слушай, Майкл! Это ты не понимаешь, но я, так и быть, объясню. Разве можно не сойти с ума в этой стране, где тебя убивает каждый глоток воздуха, каждый стакан воды, каждый кусок мяса, который ты ешь? И ты знаешь почему, и ты знаешь, кто это делает, и ничего не способен сделать с этими сукиными детьми.
Фриц встал и теперь, подобно башне, возвышался над Майклом и своими спутниками. В нем было больше шести футов росту, и выглядел он как ангел смерти – безжалостный, суровый, голодный.
– Я не хочу умирать, приятель! – сказал он. – Но я ненавижу жизнь, которая нам досталась. И я хотел бы разорвать этих вонючих ублюдков на куски, выдавить им глаза, набить им глотки их собственным дерьмом, вытащить их кишки через их же задницы и забить им их в пасть, чтобы они задохнулись. Да, я хочу сойти с ума, потому что, когда я начинаю думать о том, чего заслужили эти подонки… Ну, теперь ты, я думаю, понимаешь.
– Да, именно так, – задумчиво произнесла Диана и плюнула пережеванным катом на уголья в очаге. Угли зашипели.
– Беги, Майкл, – сказал Фриц неожиданно усталым голосом. – Как можно дальше. Беги домой. А мы уж сами разберемся с этими уродами. Может быть, когда-нибудь ты вернешься и найдешь это место пригодным для жизни людей. Любых – белых, черных…
– Или зеленых, – разразилась Диана истерическим смехом. – Он же ирландец!
Майкл долго всматривался в глаза Фрица, и то, что он там увидел, заставило его встать, развернуться и торопливо уйти – прочь от этих людей, от их костра и их спальных мешков.