Овернский клирик
Шрифт:
И все-таки я не успел. «Браслет» на левой лодыжке еще не поддавался, когда люк заскрипел и начал отъезжать в сторону. Я быстро спрятал напильник за спину.
– Тут о-он!
В проеме мелькнула знакомая бородатая физиономия. Затем появилась другая – тоже уже виденная. Со стуком упала лестница, по ступеням протопали кожаные башмаки.
– Мир вам, отец Гильом! Как вам у нас?
Бесстрашный де Гарай был трезв, что мне очень не понравилось. Пьяным он устраивал меня куда больше.
– Не смог вас вчера лично встретить, но вы, надеюсь, не в обиде.
Почему бы ему не прийти часом позже? Почему бы не выпить вместе со своими дружками?
Разбойник, не торопясь, прошелся по подвалу и присел на солому, правда, держась от меня на некотором удалении.
– Нам надо спешить, но хотелось бы сперва поговорить с вами, отец Гильом.
В прошлый раз он обращался ко мне на «ты». Вероятно, прутья, которыми его угостили Пьер и Ансельм, научили де Гарая вежливости.
– Вы – монах, а значит – враг трудового народа. Но я не хотел, чтобы вы унесли на тот свет неверное представление о нас.
– О вас? – не выдержал я. – Помилуйте, сын мой, ваше благородство и человеколюбие не нуждаются в доказательствах!
Де Гарай поморщился, и я вдруг понял, что разбойник ощущает некоторую неловкость.
– Вы отпустили меня в тот раз. К тому же вы – храбрые ребята, а я таких уважаю. Вы, наверное, принимаете меня за наемника…
– Принимаю? – восхитился я. – Да не может быть!
– Мы служим народу! – де Гарай повысил голос. – Народу, которому вы, попы и дворяне, уже много веков не даете вздохнуть. В борьбе с вами все средства хороши, поэтому я и сошелся с этим мерзавцем и душегубом де Лозом, который ничуть не лучше вас.
– Хуже, сын мой. Он ко всему еще и сатанист. Вам не жалко своей души?
Он вздрогнул – мои слова попали в цель.
– Ну-у-у… Я слыхал, что вы, попы, все врете. Сатана – он тоже за народ. Он восстал против этих… поработителей.
На этот раз поморщился я. Слушать подобный бред было противно.
– Сын мой! У вас что, в обычае беседовать по душам с теми, кого собираетесь прикончить?
– Нет! Мы – за народ. Мы никого не убиваем напрасно! Но вы прибыли в Памье, чтобы арестовывать и сжигать невинных. Вашего предшественника мы уже покарали…
– Сжигать невинных! – не выдержал я. – А сколько погибло у замка по милости де Лоза?!
– Да… Епископ тоже заслужил кару. Но покуда он нужен. Пусть его злодейства переполнят чашу терпения, и тогда народ восстанет. А пока мы будем обрубать щупальца, которые тянет к нам проклятый Рим. Нас не застанешь врасплох!
Все стало ясно. Благородный разбойник думает, что использует монсеньора де Лоза. Тот считает несколько иначе. И вдруг я понял, что трезвый де Гарай лучше пьяного. Ведь народный заступник не просто душегуб, готовый зарезать за медный денье, – он еще и рассуждает. Значит, хорошо, что он сейчас трезв. Все равно я не смог бы вонзить ему в горло осиное жало ножа…
– Значит, вы мечтаете, сын мой, что народ, возмущенный злодействами де Лоза, восстанет? И Памье станет Градом Божиим?
– Да! – глаза де Гарая блеснули. – Но не только Памье! По всему Королевству Французскому, по всей земле! Все угнетенные соединятся…
– Угу.
Я помолчал, собираясь с мыслями. Трудно говорить с недоумком, особенно подверженным горячечному бреду. Но попытаться стоит.
– Епископ думает иначе. Он просто использует ваших головорезов…
– Мы не головорезы! – де Гарай даже подпрыгнул от возмущения. – Мы – благородные разбойники!
– Он просто использует ваших благородных разбойников, чтобы покрыть свои злодейства. Он зол и хитер, монсеньор де Лоз, но не слишком умен. Он думает, что убийство посланцев кардинала Орсини заметет следы, а то, что случилось у замка, позволит свалить все на демонов. Сам же он останется при своих.
Я помолчал, давая возможность де Гараю переварить услышанное. Да, все так и есть. Как дико и страшно кончилось то, что началось с исчезновения простой крестьянской девушки из Артигата!
– Но Его Преосвященство ошибается, впрочем, как и вы, сын мой. Курии все равно, кто виноват в случившемся. Демоны – даже лучше, убедительней. Рим не будет мелочиться. То, что происходит в Памье, станет поводом для введения нового порядка. И тогда народом, о котором вы так печетесь, займутся уже не пьяницы-священники и не воры-епископы, а Святейшее Обвинение. И этих щупальцев вам уже не отрубить.
Я мельком взглянул на де Гарая – разбойник слушал. Кажется, он даже задумался, хотя в последнем можно было усомниться. То, что бродит в этой башке, трудно назвать мыслями.
– Святейшее Обвинение, – медленно проговорил он. – А что это?
Объяснять пришлось долго. Для борца за народное дело Святая Католическая Церковь представлялась немногим больше епископства. Он еще имел некоторое понятие об архиепископе Тулузском, но дальше уже была тьма. Значит, следовало объяснить: папа, конклав, всемогущие монастыри, гипсовая статуя в Клерво, отец Петр Ломбардский с готовой связкой хвороста. И, конечно, Его Высокопреосвященство Джованни Орсини. Наконец де Гарай кивнул:
– Понял…
Последовало молчание, и я понадеялся, что хоть какой-то здравый смысл в этом черепе все же сохранился. Думал разбойник долго, затем криво усмехнулся:
– Ишь, сволочи! Да как после этого вас, попов, щадить? Ничего, если вы такое сделаете, весь народ поднимется! Да мы вас в колья возьмем!
Я вздохнул – выходит, зря старался! Здравого смысла в этой башке еще меньше, чем я думал.
– Мы, это, объединимся! Все, которые за народ! Мы всех попов и рыцарей перевешаем. Да! Мы объединимся…
– С сарацинами? – не выдержал я. – Или с маврами? Сын мой, а вам ведомо, что такое интердикт? Если Его Святейшество шевельнет пальцем, вас начнут травить, как бешеных псов, – причем те самые вилланы, которых вы решили защищать. А вы знаете, что такое армия? Настоящая, а не ваш сброд?
– Ну-у… – де Гарай вновь задумался. – Я служил в наемниках… Все равно, поп, не напугаешь! Таких, как я, много!
– Мало, – усмехнулся я. – К счастью, таких недоумков…
– Я – народный герой! – Разбойник вскочил и ударил себя кулачищем в грудь. – Я не недоумок! Я доумок!