Шрифт:
Annotation
В книге Романа Шмаракова прорабы и сантехники становятся героями «Метаморфоз» Овидия, летучие рыбы бьются насмерть с летучими мышами, феи заколдовывают города, старушки превращаются в царевен, а юноши — в соблазнительных девиц, милиционеры делятся изящными новеллами и подводные чудовища сходятся в эпической баталии. «Овидий в изгнании» — лаборатория, в которой автор весело и безжалостно потрошит множество литературных стилей и жанров от волшебной сказки и рыцарского романа до деревенской прозы, расхожей литературы ужасов, научной фантастики и «славянского фэнтэзи» и одновременно препарирует ткань собственной книги. В этом невероятно смешном романе-фантасмагории, написанном классическим филологом и известным переводчиком античной поэзии, гротеск соседствует с абсурдом, бытописательство с безудержной фантазией,
Роман Шмараков
Глава первая,
Глава вторая,
Глава третья,
Глава четвертая,
Глава пятая,
Глава шестая,
Глава седьмая,
Глава восьмая,
Глава девятая,
Глава десятая,
Глава одиннадцатая,
Глава двенадцатая,
Глава тринадцатая,
Глава четырнадцатая,
Глава пятнадцатая,
Роман Шмараков
Овидий в изгнании
роман
Глава первая,
в которой обход дома № 37 приводит к неожиданному погружению в личную память и к повести о двух великих грешниках
Сначала построили дом. Газета «Алый шюцкор», бывший орган обкома комсомола, написала: какой прекрасный построили дом! Его венчает башенка, и местные жители уже успели испытать к нему стойкую приязнь и по-доброму окрестить его «Дом с башенкой». Ее видно отовсюду. Даже под кровать заберись и укутайся одеялом, все равно хоть плинтус от нее да будет видно. Тут газета немного отвлеклась по привычке к низменному, но потом сделала над собой усилие и выразила надежду, что новый дом станет оазисом радости и благоустройства, детских качелек и задорного смеха. Въехали люди, наставили декабристов на подоконники, повесили бра над зеркалом и исподнее на балконе.
Потом выяснилось, что под домом залегает что-то не соответствующее плану и смете. Супесь там какая-то или почвенные воды, что-то такое. И все это, с башенкой вместе, вкрадчиво, но неуклонно проседает. Сначала не поднимались на крыльцо, а спрыгивали, и это было даже забавно, только те, кому надо было коляску из подъезда вывозить, жаловались, но для них принайтовили фуникулер к рябине напротив подъезда.
А потом один мужик с первого этажа выходит утром на кухню, механически отмечая, что погода, знать, дурная, раз так темно, и видит в окне что-то вроде школьного плаката по биологии на тему «Верхние слои почвы». Видит он земной срез, неровно проходящий вдоль форточки, скудную травку, колосящуюся выше окна, и ее крепкие желтые корни, уходящие вглубь. Тут вот строительная щебенка, ниже нечернозём, а там глина залегает, у нас ее много, но, к сожалению, не фаянсовая, пробовали уже. А в перспективе угадывается магма и земное ядро. Земля за окном источена червяками, как в познавательном кино из их жизни, и из дочкиной кормушки для синичек какой-то крот, примостившись, семечки подъедает.
Мужик, придя в себя, идет к соседу сверху и, разумеется, не находит у него сочувствия.
— Ну, земля, — говорит тот. — Это еще что. Вот однажды жена моя купила, значит, рыбу, салаку какую-то, на метры она ее, что ли, покупала, как елку, хрен ее знает, длинную, в общем; и вывесила за окно, потому что не влезает же никуда, не бухтовать же ее, а резать ее нож не берет, она же мороженая и спина у ней — дай Бог каждому. Прямо не спина, а становой хребет рабочего класса. И вот я прихожу утром на кухню; чего-то мне было как-то нехорошо, не помню… и вижу это я, представь себе, в окне, как кино Спилберга. Спина в чешуе, толстая, выгнутая, плавник этот на ней дорсальный… или вентральный, в общем, неважно… и синичка, значит, на ней сидит, такая желтенькая, как голубь на ковчеге. А мне и так нехорошо, и я, конечно, подумал первое, что подумал бы любой ответственный человек на моем месте: все, думаю, всемирный потоп вновь настал. И мне предстоит сделать все возможное, чтобы спасти генетический фонд человечества. Передать потомкам нашу выносливость и романтику, нашу непримиримость и любовь к закатам, наше внутреннее горение и острый ум. Тогда я с размаху бросаюсь в лодку и гребу, гребу…
— Погоди, — говорит мужик, — считай, что ты уже догреб до полной передачи генофонда, и давай по существу. Ты пойми, это сейчас тебе смешно, а где гарантия, что этот горообразовательный процесс до твоего этажа не дойдет? Ты большой любитель изучать скрытую жизнь грибниц?
— Нет, — признается сосед. — Я по ягодам больше. И на рыбалку.
— Много ты ловишь, если твоя жена гирляндами из салаки карнизы украшает. Ну, твое дело, чем забавляться. Посоветуй мне, что делать?
— Ну, что. Помнишь, тут щит висел, когда мы уже въехали, а пятый подъезд еще достраивали, — с телефонами ответственных лиц.
— За передачу фонда?
— За ввод в строй.
— И что?
— Я телефон прораба тогда списал.
Тут мужик вроде заподозрил что-то.
— Скажи-ка мне, милый друг, — спрашивает он, — что это за пристрастие у тебя — списывать телефоны прорабов? Зачем это тебе, ответь на милость?
— Ну… как зачем.
Мужик этим ответом не удовлетворился.
— Я, — говорит, — так и знай, этим ответом не удовлетворился. И полагаю, что ни один ответственный человек на моем месте им не удовлетворился бы. Ну, мы же с тобой соседи — не разлей вода, ты же протекаешь на меня, как на родного, рассказывай давай, зачем тебе прорабы!
И сосед рассказал.
— Мне, — говорит, — гадалка нагадала, что будет мне счастье, когда шестнадцать раз кончу партию «рыбой», играя с одними прорабами, причем каждый раз с новыми. Теперь я их пробую.
Мужик плюнул.
— Везет, — говорит, — тебе на рыбу. Сколько комплектов отработал?
— Четыре.
— Давно начал?
— В прошлом феврале.
— Ну, успеха. А с нашим-то играл? Могу я на тебя сослаться в разговоре?
Сосед разрешил.
— Можешь, — говорит. — Ссылайся. Напомни ему, как он у меня торшер согнул; ему неудобно станет.
— Ну, про торшер я ему, конечно, напоминать не стану, — отвечает мужик, — это неприличный способ добиваться своих целей, а в общем — спасибо за консультацию.
И пошел звонить прорабу.
Тот принял к сведению и даже принес искренние соболезнования. Но что-то отвлекало его всё время — то ленточку зовут перерезать в торжественной обстановке у нового трамвайного депо, то в почетные пионеры посвящают, то еще что — в общем, в вихре светской суеты как-то он закрутился и, понимаешь, совершенно забыл, что есть на свете такой мужик, который, из глубины почв звоня ему по телефону, проводит дни в бесшумной темноте; чьи огромные глаза оставляют за собой при движении фосфоресцирующий след и для которого главной забавой жизни стало ловить не успевших развернуться кротов, быстро открывая перед ними форточку. Подождав месяц-другой, мужик позвонил ему снова. Теперь он напомнил про торшер. Тогда прорабу стало неудобно, и он приехал.
— Поезжай, Коля, — сказал он служебному водителю, тяжело садясь позади его овчинной спины. — Время помочь людям.
Увиденное привело его в оцепенение. Опомнившись, он молча и не оборачиваясь поехал в стройуправление и позвонил генподрядчику.
Тот снимает трубку, и между ними происходит следующий разговор.
Прораб говорит: приятного дня, успехов во всём, а я, собственно, Ген, чего звоню. Тут объект у нас был, если помнишь, улица имени К. Фридриха, дом тридцать семь. Генподрядчик говорит: как не помнить, помню; а ты помнишь, Петрович, как звезды, горевшие над этим домом, слагались для нас в новые созвездия, созвездия Борьбы и Труда, а искры от сварки, взлетавшие к ним, символизировали, что на пыльных тропинках… Прораб говорит: да, было, чего греха таить. Так вот, съездить бы туда. Место там ненадежное. Гиблое место. Генподрядчик отвечает: шатается он? так что нужды? Не будет яркой доминанты — так будет яркая достопримечательность. Крен его откорректируем и оставим в пределах допустимой погрешности. Допустимой, но привлекательной туристически. Палатки разобьем вокруг, пиво-воды всякие, кукольников из села позовем, они настругают нам макетов чудесного дома и выкрасят их оптимистической хохломой. Потом англоговорящие гиды… Прораб его перебивает: стой, Ген, не увлекайся. Он проседает, причем решительно. Как никому просесть не удавалось. Генподрядчик отвечает: грусть-тоска меня снедает. Никакой возможности конструктивно мечтать. Ну, что с тобой поделаешь, поехали на объект.