Шрифт:
Дмитрий Старков
...ОЙ, ТАМ, ЗА ЗАНАВЕСОЧКАМИ!..
(Ностальгические галлюцинации
из жизни батьки Козаностра
и его боевых товарищей.)
Распоряжение № 0000001 от 25.3.00: Назначить батьку Козаностра главным положительным героем романа "...Ой, там, за занавесочками!!!" - с правом ношения маузера и на полном отрядном довольствии. Автор.
Распоряжение № 0000002: Как я есть главный положительный герой батька Козаностр, то распоряжаюсь: Шаршавого Вампирчика - как он есть левацкий элемент, Босевича (от слова "босс")- за потребление непонятных слов в отряде, шорца Фоню - за что, не помню, однако не зря - ЛИШИТЬ КАПУСТНОГО ПАЙКА НА НЕДЕЛЮ Батька: Козаностр
Отряд вот уже пятый день пробивался к лабазу, где, по слухам, сохранились еще две канистры с ацетоном. Конечно, капусту можно потреблять и так, но в этом смысле батька Козаностр был консерватором.
– Ты, Шава, того...
– не раз говаривал батька начальнику штаба, в то время как Босевич (от слова "босс") подозрительно косился на провинившегося. И левацкий элемент умолкал. На исходе света к батьке подъехал шорец Фоня, посланный накануне в разведку. Надо сказать, что в отряд Фоня пришел едва ли не раньше самого батьки. Был он, как все шорцы, маленького роста, невзрачный, с черной, блестящей шевелюрой и слегка косолапой походкой. О своем появлении в отряде Фоня рассказывал так: - Тайга был. Моя тозе был. Потом люди сли, моя насли. Калик дали. Скусный! Моя с ними посол. Дай калик скусный! И благодарный слушатель разорялся на четвертинку, а иногда даже на полкалика, в надежде вытянуть из Фони что-нибудь еще. Но тот, получив калик, немедля засовывал его глубоко под язык и на все вопросы отвечал однозначно: - Не снай... Разочарованные, слушатели расходились. Однако в каликах Фоня нужды не терпел.
– Бачка, моя горбатого пымал!
– сообщил он.
– А ну, ну, давай его сюда!
– обрадовался Босевич (от слова "босс"). он любил горбатых - ведь у горбатых всегда имеются в загашнике свежие калики, это известно кому угодно. Известно также, что горбатые очень неохотно расстаются со своим загашником, но это Босевича (от слова "босс") волновало меньше всего. Срочно организовали привал, построили допросный блиндаж, поставили у входа двух часовых, и Босевич (от слова "босс") приступил к дознанию Надо сказать, что в отряде Босевич был за шефа контрразведки. А поскольку в отряде никто не знал, что такое "шеф контрразведки", и, как следствие, не мог определить
– Кому?
– спросили снаружи.
– Не кому, а кого, хари масонски!
– Горбатого, что Фоня привел.
– Ладно, Босевич, не валяй, однако, дурака. Как это Фоня его привел, ежели ацетону в отряде уже неделю нет?
– Ты мне это брось! Сказано - веди, и точка!
– Да чо зря ходить?! ведь не хуже нас знашь: горбаты на сыру капусту не идут! Отвяжись, дай. однако, поспать. Босевич (от слова "босс") чертыхнулся и приказал привести Фоню.
– Ну, моп твою ять!
– послышалось снаружи. То горбата ему, то Фоню... Ни сна, ни отдыха, понимашь...
– после чего Фоня вместе с горбатым, непонятным образом изловленным на сырую капусту, был доставлен.
– Фоня, - начал допрос Босевич, - а в самом деле, как это ты его словил, ежели ацетону в отряде уже неделю нет?
– Моя сырой капуст кидал, насяльник!
– глядя в сторону, ответил Фоня. Она голодный был, сырой сибка-сибка кусал. Босевич решил не продолжать пока эту тему и обратился к горбатому: - Где калики? Горбатый пробуркотел в ответ нечто невразумительное.
– Она говорит: его твоя не понимай!
– объяснил Фоня.
– Так спроси его ты! Фоня повернулся к горбатому и что-то пробурчал. Горбатый буркнул ему в ответ.
– Она говорит не сказу!
– растолковал Фоня. Босевич и так уже был раздражен дураком часовым, к тому же ему что-то не верилось, что такой пожилой и тертый горбатый прельстился сырой капустой (на Фонину честность надежды было мало особенно если речь шла об ацетоне.). Босевич выхватил маузер.
– Ща - в лоб-то, харя масонска!!! Фоня растолковал горбатому текущий момент, после чего горбатый заплакал от бессильной злости, подвел Фоню к карте, висевшей на стене, и что-то долго ему втолковывал. Когда горбатый кончил, у Фони загорелись глаза; весь он засиял как новая лаковая кобура и перевел для Босевича: - Насяльник! Она сказал: твоя сволось, стреляй, сё-равно не сказу! Прежде чем Босевич (от слова "босс") успел сориентироваться в ситуации, у него с треском лопнуло терпение, и он нажал курок. Горбатый с дырой между глаз повалился на пол. Фоня метнулся было к выходу, но Босевич уже пришел в себя и ласково спросил: - Куды? Фоня оценил обстановку и разом потускнел.
– Сакал ты, насяльник!
– плачущим голосом ответил он. А Босевич, будто и не заметив оскорбления, еще ласковее спросил у горбатого, лежащего на полу: - Так и где же калики? Фоня оценил обстановку еще раз. Горбатый на полу, рядом лужа. Лужа, надо полагать, кровь - не может же у горбатого из дыры меж глаз течь осиновая похлебка. Будучи шорцем сообразительным, Фоня понимал: горбатый в таком состоянии отвечать не способен.
– Ну? поторопил Босевич.
– Вона, где два бугор посередке! Сакал ты, Босевись! Босевич (от слова "босс"), перескочив через стол, бросился наружу. Фоня сел на пол и заплакал. Глотая слезы, он отрывисто бормотал что-то по-шорски, иногда вставляя слова "Босевись - сакал". За этим занятием его застал вернувшийся с добычей Босевич.
– Ладно, кончай. На Фонином лице появились проблески надежды.
– Скажешь, откуда ацетон, угощу. Проблески угасли. С одной стороны, калики, которые Фоня любил не меньше, чем Босевич; с другой же секрет приобретения ацетона, открывать каковой ужасно не хотелось. Чтобы ускорить принятие решения, Босевич оторвал от связки один калик и дал Фоне понюхать. Этого Фоня выдержать не смог.
– По тайга зверь ходила. Моя никогда такой зверь не видал. Моя стреляй, в зверь дырка. Из дырки цетонь. Зверь баской тряс, потом усол сибка-сибка. Как известно, в тайге бывает всякое. За свою долгую, нелегкую жизнь Босевич успел в этом убедиться. Но поверить в такого не менее чудесного, чем полезного зверя - это уже слишком. И все-таки... Босевич задумался. С одной стороны - зверь слишком уж необычен. С другой - Фониной фантазии на такую примочку явно недостанет. Шеф контрразведки почесал затылок мушкой маузера и спросил: - А какой он?
– Цетонь? У-у! Выссей цистка цетонь!
– Да не ацетон, валенок ты шорский, зверь какой?
– Она... длинный такой!.. Голова - нет, хвост - нет!.. Безит быстро, лап совсем не видно. С боку нарисован, как у змей... От-так... Фоня сцапал со стола карандаш и нацарапал на гладкой доске:
АЦЪТОНЪ
Босевич опять почесал затылок мушкой маузера и откусил разом полкалика. С минуту он сидел молча, потом встал, сунул маузер в кобуру, запер в сейф оставшиеся калики и сказал: - Показывай! Через несколько времени ходу в тайге появился просвет. Просвет в тайге дело само по себе дело невозможное, что бы там ни утверждали Близнецы, которых с незапамятных пор упрекают в старческом маразме. Но такое!.. Босевич с недоумением смотрел на два длинных - без конца и края - куска железа, лежавших вдоль просвета. Больше всего это походило на корни капустного дерева, но железо, да еще так много... До такого не смогли бы додуматься даже маразматики-Близнецы. Хотя, может быть, кто-то из них снова съел чего-нибудь не то... Босевич задумчиво пнул ногою один из кусков железа - и запрыгал на одной ноге, отчаянно матерясь, а свободной рукой дал Фоне в ухо.
– За сто, насяльник?!
– взвыл Фоня.
– Знал бы, за что, давно б убил!
– рыкнул Босевич.
– ладно, фиг с ним; лучше скажи, что это значит?
– Зверь безала - след осталась, ответил Фоня. На это Босевич промолчал, а про себя решил, что без Шавки тут не обойтись - недаром же он у батьки начштаба, после чего послал Фоню за Шаршавым Вампирчиком, а сам присел на одну из железных полос и положил под язык четвертинку. Из томно-блаженного состояния его вывел ощутимый толчок.
– Посунься!
– сварливо сказал подошедший Шавка и сел рядом. Настроен он был недружелюбно. Чего тебе?
– Угощайся, Шава, - Босевич (от слова "босс") подал Шаршавому Вампирчику остатнюю четвертинку. Тот удивленно посмотрел на шефа контрразведки, однако четвертинку взял.
– Шавочка, - просительно сказал Босевич, - обрисуй ситуацию! Шавка сложил крылья на животе, сунул дареную четвертинку в пасть и свесил голову на грудь. после чего засопел и затянул перепонками глаза.
– Шава...
– неуверенно вякнул Босевич.
– Не мешай!
– отмахнулся начштаба и вновь погрузился в созерцание своего чешуйчатого живота. Длилось это довольно долго. Босевич загрустил уже было по поводу даром потраченной четвертинки, но Шавка вдруг встрепенулся, затем широко развел крылья в стороны и с хрустом скрестил на груди.
– Ну?? От нетерпения Босевич начал жевать ленточку со своей папахи.
– Значица, - тут Шаршавый Вампирчик помолчал, дабы Босевич смог лучше оценить смысл сказанного.
– нужно два красных фонаря! От удивления Босевич икнул и проглотил ленточку.
– Харя твоя масонска, Шавка, - выругался он.
– Ты дело говори, а не... Тут Босевич поперхнулся и, мучительно кашляя, застучал кулаком меж лопаток. Шавка дождался полной тишины и сказал, что ежели Босевичу известен другой способ ловли зверя, то не с его, Шавкиным, скудным умом сюда соваться, а потому - эскюзе муа, гуд найт эврибоди.
– Дак это...
– растерянно бормотнул Босевич.
– Не бывает же красных фонарей! Фонари всегда желтые, хоть к дереву сходи да посмотри. Ни разу не видел, чтоб красные росли...
– Босевич, - процедил Шавка, - сколько вместе ходим, никак не пойму, кто из вас умней: ты или твой стол. Говорят - красные, значит, надо красные, и все тут! В другое время Босевич бы обиделся, но теперь...
– Да где я тебе возьму, Шава?! В ответ Шаршавый Вампирчик разразился длинной речью. Более половины ее Босевич понять не смог, но смысл сводился к следующему: если два желтых фонаря завернуть в куски красных полиэтиленовых галифе батьки Козаностра, получатся искомые красные фонари. Как именно они получатся, Босевич не понял, однако в реальность плана отчего-то поверил. но позволит ли батька заворачивать фонарь в свои штаны? А почему бы нет? для дела ведь!
– Фоня, - крикнул Босевич, - поди сюда!
– Сево, насяльник?
– отозвался Фоня.
– Иди в лагерь! И без батькиных штанов не возвращайся, понял?! Фоня в недоумении покачал головой и удалился. Злосчастная его голова трещала от обилия нынешних впечатлений. и когда с него потребовали - ни больше, ни меньше - штаны батьки Козаностра, он не особенно удивился. нигде не задерживаясь, Фоня подошел к батькину блиндажу и вошел внутрь.
– Бачка, так сто Босевич станы твоя просит!
– доложил он. Батька Козаностр оторвался от своих мемуаров и задумчиво глянул на Фоню. На своем веку батька повидал всякое, застал даже одно из последних Всеобщих Позеленений. Но чтобы шефу контрразведки среди ночи понадобились его, батькины штаны!.. батька подвигал бровями вверх и вниз и, наконец, решил. что Босевич, как правило, зря ничего не делает - недаром же он шеф контрразведки. А раз так, то штаны надо бы дать. не размышляя более, батька Козаностр вылез из своих превосходных красных полиэтиленовых галифе и отдал их Фоне. Остаток темноты и все завтрашнее светлое время в лагере кипела работа. Было объявлено, что осиновой похлебки не получит никто, пока нужное количество бревен не будет доставлено куда надо. Одновременно с этим был послан кавалерийский разъезд к фонарному дереву; под вечер все необходимое было доставлено, и Шаршавый Вампирчик, тыча когтем в карту, излагал план поимки. После долгих мучений Босевич запомнил свои обязанности наизусть; таким образом все. наконец, было готово. В облаве на зверя принял участие весь отряд. Не взяли только Близнецов все дело могут испортить, был прецедент. Батька Козаностр. пошедший вместе с Босевичем, который ссудил его отборным спелым каликом, лежал теперь в кустах рядом со своим любимым ведмедем. Приобняв животину за шею и откусывая иногда от калика, батька предавался воспоминаниям.
Батька Козаностр любил предаваться воспоминаниям. на привалах он обычно забирался в тайгу - подальше от лагеря - и вспоминал, что придет в голову. Как-то раз, углубившись, по обыкновению, в чащу, батька увидел письменный стол, стоящий меж двух капустных деревьев. Из-под стола торчали: пара ног, обутых в кирзовые сапоги, пара покрытых чешуей когтистых лап и кончик гладкого перепончатого крыла. Со стороны пары кирзовых сапог доносился могучий храп. Батька не любил тех, кто мешает вспоминать. Раздосадованный, он вытащил из-за пазухи маузер и пощекотал стволом одну из когтистых лап. Из-под стола донеслось нервное хихиканье, а храп прекратился. Вслед за этим на свет показалось худое, шибко ощетиневшее существо. Одето оно было в неописуемые лохмотья цвета маренго, на коих в самых неожиданных местах желтели пуговицы. На левой его руке имел место браслет, второй такой же сжимал шею существа № 2, выбравшегося следом. Было оное покрыто зеленоватой чешуей, имело две когтистых рук, два перепончатых крыла и ноги, очень похожие на руки. Батька Козаностр был тогда еще сравнительно молод и неопытен. Только это спасло двум странным созданиям жизнь; батька любил стрелять первым, но тут, в силу молодости и неопытности, просто удивился. Впрочем, его можно понять, так как это происходило еще до последнего Всеобщего Позеленения. До последнего Всеобщего Позеленения чудес в тайге было немного. А молодой батька еще не успел устать удивляться удивительному. А тем временем существо в кирзовых сапогах подошло поближе, осторожно, словно боясь обжечься, потрогало ленточку на батькиной папахе и с радостным воплем: "Наши!" обхватило батьку за шею и трижды облобызало. Слегка опешивший батька высвободился из объятий существа; оно между тем вытянулось во фрунт и отрапортовало, захлебываясь счастливыми слезами: - Старший следователь по особо важным делам Иван Пантелеевич Жмыкин в ваше распоряжение прибыл! Окончательно опешивший батька вымолвил одно только слово: - Вольно. Существо, так неожиданно оказавшееся "старшим следователем по особо важным делам Иваном Пантелеевичем Жмыкиным", немного расслабилось и продолжило доклад: - При себе имею арестованного назвался Шаршавым Вампирчиком без определенных занятий арестован за незнание порядка подозрительный вид и появление в общественном месте голым после долгих запирательств сознался что голым ходит от рождения надо думать с целью... Из всего этого батька понял не больше половины, а потому просто указал стволом маузера в направлении лагеря: раз уж вечер безвозвратно погиб, то лучше отвести этих двух на показ Близнецам, пусть разберутся. А шлепнуть никогда не поздно. После того, как Близнецы подвергли приведенных перекрестному допросу, выяснилось: Иван Пантелеевич Жмыкин - это имя, а передняя часть его названия вызывает у Близнецов только смутные ассоциации со словами "шеф контрразведки" и "босс", что, впрочем, обстановка нисколько не проясняло. Чувствовалось, что многое может объяснить так называемый "Шаршавый Вампирчик", но тот предпочитал скромно помалкивать. Поразмыслив над ситуацией, батька решил: коль раз этот "Иван Пантелеевич" - суть "шеф контрразведки" - то пускай им и остается (что бы эти слова ни означали) - при отряде и на полном довольствии. Что же касается "Шаршавого Вампирчика", которого новоиспеченный "шеф контрразведки" тут же сократил до "Шавки", то - быть ему начальником штаба, вместо покойной Анфисы - с правом ношения маузера, и, опять же на полном отрядном довольствии. Таким образом кончилось все к полному общему удовольствию и согласию. На следующий день Босевич уже шатался по лагерю и шкулял у бойцов калики, рассказывая взамен историю своей жизни. Заключалась история в том, что "после службы в армии" Босевич поступил в "агропромышленный институт, на отделение нормального питания крупного рогатого скота". Что означает такая фигова туча непонятных слов, никто, в том числе и сам Босевич, не знал, но каждый святым долгом почитал спросить: "зачем?" На это Босевич отвечал, что сразу после окончания института пошел работать в "милицию", где ему тут же присвоили "офицерское звание".- И вот, братцы мои, - рассказывал Босевич, - иду это я на работу, утро, форма на мне новая, с погонами, сапоги блестят - а навстречу такое вот - голое, шаршавое, и морда сплошной зеленый змий. Ну, думаю, не иначе - масон. Я его без разговоров цоп, и "наручники", конечно. А он, подлюка, из них выскользнул - велики оказались - и ходу. Я - за ним! Догнал и на шею браслетик нацепил. Попробуй, говорю, теперь - удавлю... при попытке к бегству. Веду его в "отделение", на ходу "допрос" сымаю... а пришли мы черт знает куда! Ну заболтался я с ним... Тут ваш батька нас и нашел. В общем, история была темная, непонятная, и спустя несколько времени бойцы утратили к ней всякое любопытство. Тем более, что каликов, конечное дело, не жалко, но они же, черт побери, убывают! Короче, через несколько времени Босевича стаи попросту гнать.
– Иди, иди!
– говорили, бывало, братаны Власовы.
– Оно, конечно, каликов не жалко... но они ж, черт бы их побрал, к убыванию тенденцию имеют! И Босевич, понурив голову, отходил. Погоди-ка! А кто же первым назвал шефа контрразведки Босевичем (от слова "босс")? Странно, но этого батька Козаностр не помнил совершенно. Может быть, Фоня?.. Или...
Вспомнить, что было дальше, батька не успел. На фоне темнеющего понемногу неба, по-над таинственными следами, появилось некое темное пятно. Бежало оно неторопко, похрюкивая, посапывая, и через несколько времени скрылось за поворотом - Оно!
– возбужденно шепнул Шаршавый Вампирчик и скомандовал: - Заваливай! Бойцы взялись а работу и устроили поперек следов завал из заготовленных заранее бревен. Тут же из-за поворота послышались крики: - Тупик!
– и сразу вслед за этим из зарослей выломился Босевич (от слова "босс"). Шаршавый же Вампирчик, не теряя времени, водрузил на вершину завала фонарь, завернутый в кусок красных полиэтиленовых галифе батьки Козаностра. "Хорошие штаны были", - подумал батька. А из-за поворота тем временем выбежал неведомый зверь. Увидев второй фонарь, он дико всхрапнул, помчался было назад, но тут взвилась вверх красная ракета, и в игру вступили ловчие под командованием Фони. Рванувшись назад, зверь прочно и основательно запутался в крупноячеистой сети, которой в отряде пользовались для ловли диких ведмедей. Зверя накрыли второй сетью, углы ее растянули промеж деревьев - для верности. Пойманное существо еще немного побарахталось, сопя, как десяток раздраженных ведмедей; потом, видимо смирившись со своей незавидной долей, затихло. Подбежавший Босевич осветил его фонарем. На округлом зверском боку имела место полустертая надпись:
А Ц Ъ Т О Н Ъ
Дождавшись наступления света, к зверю привели Близнецов. Поглядев на него, Близнецы сказали только: - Железнодорожная цистерна. И больше от них ничего не удалось добиться. Чувствовалось, что многое может разъяснить Шаршавый Вампирчик, однако тот предпочитал скромно помалкивать. Когда же стали исследовать зверя на предмет извлечения из него ацетона, выяснилось: весь ацетон вытек через дыру, пробитую в звере Фониной пулей. Фоню обозвали поганым барбидуком и гнусным бабуанцем, после чего отряд двинулся дальше.
Отряд вот уже пятый день пробивался к лабазу, где, по слухам, сохранились еще две канистры с ацетоном. Конечно, капусту можно потреблять и так, но в этом смысле батька Козаностр был консерватором.
– Ты, Шава, того...
– не раз говаривал батька начальнику штаба, в то время как Босевич (от слова "босс") подозрительно косился на провинившегося. И левацкий элемент умолкал. Свет клонился к середине. Листья капустных деревьев свернулись от жары, бойцы сняли папахи, обмотали головы тряпкам и потихоньку дремали в седлах. Шаршавый Вампирчик, тяжело взмахивая крыльями, летел замыкающим. И только несгибаемый батька прямо сидел в седле, крепко обхватив ногами бока ведмедя. Дожевывая четвертинку и глядя в никуда, батька Козаностр предавался воспоминаниям
Нет, кто же все-таки назвал шефа контрразведки Босевичем (от слова "босс")? Или Фоня?.. А, да это же сам батька и придумал - уж больно чудное слово, "босс"... да бог с ним, с прозвищем, а только Босевич поначалу каким-то странным был. Все про какой-то "арест" лопотал, про "общество" какое-то. никто его понять не мог, а Близнецы послушали-послушали и тоже как-то чудно залопотали. Выходило, по-ихнему, есть в тайге какой-то "город", а уж в этом самом "городе" - все остальное: и "общество", и "арест", и еще слова всякие; как у Близнецов языки в узел не завяжутся? В общем, не вверилось батьке, что могут в тайге такие слова существовать свободно. Но откуда-то Близнецы их знают?! Батька Козаностр решил убедиться во всем сам - ведь тогда он был еще сравнительно молод и неопытен. Но, услышав про батькину выдумку, Босевич опять заговорил непонятно. Призвали на помощь Близнецов, с их помощью выяснилось: батьке, а вместе с ним и Босевичу, в городе грозит опасность. Связывалось это опять же с загадочными словами "арест" и "общество", а также почему-то с красными полиэтиленовыми галифе батьки. батька плюнул и велел Босевичу (а заодно и Близнецам) по пустякам впредь умов не мутить, иначе наказаны будут. Вылезал там еще Шавка, было дело, но говорил еще непонятнее, чем близнецы. За что и был на неделю лишен капустного пайка. А Фоня... Вспомнить, что было дальше, батька не успел. Спереди, оттуда, где ехали дозорные, послышался крик: - ЛАБАЗ!!! По отряду прокатилась волна оживления. Батька пришпорил ведмедя и поскакал на крик. Среди деревьев в небольшой ложбинке действительно стоял лабаз. Более того, на его дверях красовался здоровенный висячий замок вкупе с табличкой:
А Ц Ъ Т О Н А Н Ъ Т I Н Ъ И З В С Т Н О !
– Что за моп твою ять?
– удивился прискакавший Босевич.
– А барбидука ее снай! Тем временем к лабазу подтянулся весь отряд. Последним тяжело спикировал Шаршавый Вампирчик, и началось толковище. Босевич гневно вопросил: кто же повесил на двери эту гадость, и что же это такое за безобразие. На это бойцы ответили, что таких штук в отряде отродясь не водилось. Босевич взял было за шкирку Фоню, но вовремя сообразил, что на такую примочку Фониной фантазии явно недостанет. Несмотря на это, отряд уже совсем было собрался приговорить Фоню к лишению капустного пайка не неделю, но вдруг из-за густой листвы послышался издевательский смех. Надо сказать, что в этом месте тайга немного оправилась от последнего Всеобщего Позеленения, поэтому даже слепой различил бы среди оранжевых ветвей трех молодых горбатых, издевательски смеявшихся. Ну конечно, кто же, кроме горбатых, способен на такую подлость, как поддельный лабаз с ехидной табличкой! Батька Козаностр выхватил из-под тулупа свой верный маузер, любовно выращенный им еще в Осиновом логу. Три выстрела слились в один. Горбатые посыпались с веток, как спелая капуста. Босевич, соскочив с ведмедя, обшарил их загашники и презрительно плюнул: - Пусто! Батька поморщился. Ведь можно же было взять живьем... А теперь вот... с них не то что каликов - зелени вчерашней не вытащишь... Внезапно батьку осенила одна мысль. Он толкнул ногой Шаршавого Вампирчика, примостившегося рядом на бугорке.
– Тихо!
– гаркнул тот.
– Батька говорить будет. Батька Козаностр неторопко сунул маузер за пазуху, поддел большими пальцами лацканы тулупа, оглядел свое воинство - слева направо, потом справа налево - и, наконец, изрек: - ЗАВТРА - ОБЛАВА! Воинство с криками "ура!" подбросило вверх шапки. В остатнее светлое время рыли ловчие ямы, потом улеглись спать, выставив предварительно дозоры.
Батька Козаностр сидел в штабном блиндаже. Крупный, зрелый фонарь освещал том батькиных мемуаров. В углу, положив под себя одно крыло, а другим укрывшись, храпел Шаршавый Вампирчик. Нет, как ни крути, а Шава - парень неплохой. Начальник штаба из него просто загляденье, и не по-нашему знает... Но Анфиса... Стекла батькиных очков затуманились. Анфису он помнил с тех пор, как помнил себя. А уж маузеры она выращивала!.. Вон у Шавки на боку... Батька сам никогда так не мог, чтоб прямо с кобурой. Анфиса... Это ж подумать только - горбатые ей сами калики приносили! Да что горбатые - ведмеди и те ее любили. Тот, на котором батька сейчас ездит - ее подарок... Кажется. Оживи она, да пойди с отрядом к лабазу - лабаз сам навстречу прискачет. Вот какая она была... Батька как-то подозрительно хлюпнул носом. Не упади она тогда в землеройкину нору... Землеройка - она ведь не разбирается: кто да что - пополам перекусит, и вася-кот... ну. Извели их всех потом, шкуры на седла пустили, а толку? Анфису не вернешь... Голова батькина клонилась все ниже и ниже, в конце концов достигла раскрытого тома мемуаров, и батька Козаностр задремал. Проснулся он от жуткого крика. Шаршавого Вампирчика в углу уже не было; шелест крыльев доносился снаружи. Рефлекторно выстрелив пару раз в потолок, батька бросился наружу. Лагерь был взбудоражен. Из блиндажей, палаток, землянок и просто из-под кустов выскакивали полуодетые бойцы и бегали взад-вперед, отчаянно матерясь и стреляя в воздух. Постояв на пороге секунды две, и окончательно проснувшись, батька Козаностр гаркнул: - ТИ-ХХХА!!! Воцарилась тишина. Откуда-то из-за деревьев выпорхнул Шаршавый Вампирчик, спикировал к порогу батькина блиндажа и, шумно переводя дух, сообщил: - Босевич пропал! Толпа удивленно загудела. Мнения высказывались самые разные, но все сходились на том, что калики Босевич любил - отсюда и кудеса всякие. Наконец догадались спросить Шаршавого Вампирчика, который разъяснил: Босевича похитили горбатые.
– А говорил моя ему, не стрыляй горбата!
– раздался злорадный шепоток Фони.
– Дазе калика не дал... сакал.
– На выручку - добровольцы - три шага вперед!
– крикнул начштаба. Сквозь толпу протолкались братаны Власовы: - Мы пойдем! Он нам ишо восемь каликов должон остался. Не пропадать жа добру...
– Вслед за ними вызвались еще четверо босевичьих кредиторов, и совсем скоро отряд добровольцев не выручку Босевича выступил. Прошагав несколько времени, спасатели увидели меж деревьев свет. Все зашикали друг на друга и потихоньку поползли на свет, прячась за спящими ручейниками. На небольшой полянке, освещенной множеством костров, кипела работа. Горбатые перебегали с места на место, рылись в каких-то ящиках и протирали суконками блестящие, довольно неаппетитного вида железяки. Посреди поляны двое самых здоровых забивали в землю острый занозистый кол в четыре руки толщиной. Трещали костры, лязгало железо, перекликались меж собой горбатые - и над всем этим ужасом парил могучий храп Босевича (от слова "босс"), свисавшего с ветки вниз головой и тем не менее спавшего сном человека с чистой совестью. К груди босевичьей была подвешена дощечка с непонятной надписью: