Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Первомайский Леонид Соломонович

«Ту, что забыта мною…»

Ту, что забыта мною,— Казалось, что забыта,— Жемчужину мечты Я встретил и ликую, Ликую и тоскую, О, Дзюня, это ты! Была ты так коварна, Коварна, элитарна, Поверить ли глазам? Кто хочет, пусть поверит, Пусть верит, пусть измерит Ту перемену сам! Ведь ты глядишь не гордо, Не гордо, а охотно Мне ручку подаешь, Смеешься так любезно, Любезно и прелестно Приязнью в плен берешь. Да, ты меня узнала, Узнала, но не знала, Как

я катился в ад, Теперь, когда поднялся, Поднялся, не поддался,— Мне посылаешь взгляд?! А было — ни привета, Ни слова, ни ответа, Ты ж гордою слыла, Теперь — заулыбалась, Разговорить пыталась И ручку подала. Что ж, я твоей игрою Обманут был, не скрою, Беда была лиха, Себя сдержу насильно, Насильно и бессильно Смеюсь я: ха-ха-ха!.. Но, засмеясь, заплачу И плачем не оплачу Мечту ушедших дней, Единую доныне; И вспомню при кончине О Дзюне, лишь о ней!

Богдан-Игорь Антонич

ПЕСНЯ О ВЕЧНОЙ ЮНОСТИ

В сани на рассвете запрячь четверку чалых — и вскачь, и вскачь! На ременной привязи резвые кони заржали,— только эхо вернулось от скал, от скал. Стегануть буйный ветер плеткой меткой — и вдаль, и вдаль! Закалим глаза далью безмерной, а сердце сменим на сталь, на сталь. По сходам серебристым — копыта золотые, как гром, как гром. Ветер неуемный жадную грудь насытит,— под крышей синего неба наш дом, наш дом. Снегов тишину мертвую вспороть восклицаньем ратным, и — нет забот! Навстречу солнцу раскроем объятья — радушно, радостно… В галоп, в галоп! В сани на рассвете запрячь четверку чалых — и вскачь, и вскачь! Напрямик одолеем преграды к счастью, и финиш — бесспорно — наш! Распускают кони седые гривы, пар из уст, как дым. С буйным ветром пышногривым! Слава вечно юным, вечно молодым!.. 1931

ПРЕЛЮДИЯ

Такое в жизни выпадет мгновенье, что не решишь, откуда, почему оно грядет в ночную кутерьму и в полдень, осиянный вдохновенно. А видишь даль такую — сам не веришь!.. Отдышишься, кромсаешь в клочья тьму и слышишь счастье давнее, — ему забыл ты цену в суете и скверне. Холмы и топи пресекли дороги, взволнована морских поверхность грив — таков соревнованья путь пологий. И пусть чело кнут неудач изрыл,— ступенькою к победе недалекой становится для сильных каждый срыв. 1931

СТАРОЕ ВИНО

В холодной тьме подземного чертога по стенам тишина — что зерна града. И пьяный, мятный запах винограда, и строй бутылок в паутине моха. Как в землю рало, в те ряды без вздоха вбивает время плесень — где пощада? Бутылки взбухнут в подземелье склада и вдруг взорвутся, как стручки гороха. Вино в песок уйдет, пунцовость роз всочится в зелень мохового прута. И мы, бывает, восхотим всерьез своей реальности разрушить стены, хотя бы даже, сбросив эти пута, влились бы в нам неведомые вены. 1931

ОМЁТЫ

И шепот над равниною разнесся: как будто на весы, на горизонт укладывал в упитанный

омёт косец набухшие мукой колосья. И зашумели вдруг: «Еще сорвемся». Так каждый колосок предполагал, а ветер лихо драл вихры лугам и гордые стога таскал за косы. Ведь лучше им, чем преть по чердакам или под жерновами погибать,— чтоб ветер их разнес по большакам, чтоб улететь на кружевах метелиц, О, кто не знал желанья убежать от серых будней ненасытных мельниц. 1931

СОРЕВНОВАНИЕ АТЛЕТОВ

Судья с лицом распухшим — точно бонза, его свистка пронзительный сигнал, вокруг — страстей разбуженных накал, овации и мышц литая бронза. Победы кубок праздно серебрится,— беру его, оглохший и немой, а на земле лежит противник мой, поверженный в двойном нельзоне рыцарь. Я — бог, я — статуе античной равен, я царственно арену оставляю, хоть реет славы гром над полем брани. Бокал несу в притон свой, как в полон, я пить хочу, я жаждой понукаем, к бокалу приникаю — в нем полынь. 1931

МУРАВЕЙНИК

Причудливы, как сказка, города — из рыжей глины и трухи померкшей. И нити улиц сплетены, как нервы, и рига, и тесовы ворота. Предела нет заботам и трудам, однообразны годы, как консервы. Где будет финиш, кто был зодчий первый?.. Лепи листок к листку — и так всегда!.. В подвале, беспросветном, как тюрьма, сосет кровь мошек алчущий вампир. Рядами над рядами здесь дома хвалой труду наполнили эфир. Подумай: шаг нечаянный впотьмах — и сапогом расплющен целый мир… 1931

ОСЕНЬ

Дозревает день длиннющий ярым яблоком, льются листья лип, вьется воза скрип, возле леса волю лета славят зяблики. Плавится к закату солнца неба палуба, как отара в отаве, сизый сумрак истаял, в яслях яра ясный ястер травит ястреба. Пьяно пиано на пианино трав ветер сыграл. Скачут дни, как малые дети, плачет по полночи петел и ости, осокори, рой ос — сбылось: зри осень и о осень ень нь. 1931

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Осень прокатилась вдоль по полю — возом золотым. Над стернями измороси космы — колосится дым. Солнце с плеткою лучистой — огненный погонщик. Напрямик по небу тучи, точно в поле кони. На кудели кроны рыжей виснет паутина. О вершину опираясь, даль седая стынет. Ветер желтый лист с дорог сметает помелом, ветви голые грохочут в чаще бронзовый псалом. Белые цветы упали — близких снежных бурь предвестьем; в первый раз тогда поцеловала землю вечность. 1931

ОКТОСТИХ

Веки день размыкает и отворяет сонное солнца око. Руки на ветер кладем благоуханный и дышим глубоко. Наши опустим ладони в зимне-чисто-хрустальную воду. Залетит с полей ветерок легкий, свеет дымку с тихого броду. Птичьими стайками обрывки облака трепещут крылами над лесом. Прядем сердцами из солнечной пряжи простую ровную песню. Отдадим без боли давний плач и грусть воде, лесам и полю и понесем над собою зонт неба по родному раздолью. 1931