Озарение Нострадамуса
Шрифт:
— Как поживает ваш повар, граф, который не угодил вам когда-то своим рагу из кролика?
Граф Спада рассмеялся:
— О что вы, мэтр! Мой повар мог бы служить и при королевском дворе. Я дорожу им, как и тем случаем, когда был посрамлен вами в своей попытке уличить вас в ошибке предсказания. Но сейчас я к вам приехал в посланной за вами карете ради свидания вашего с королем и его регентшей, всесильной и премудрой королевой Екатериной Медичи, в памяти которой запечатлелась беседа с вами об оккультных науках, астрологии и медицине. От продолжения такой беседы вы, несомненно, не откажетесь, ибо отказ подобен был бы чуме,
— Ну что ж! Если против чумы действовала моя сыворотка, то против той чумы, которую вы подразумеваете, подействует моя готовность побеседовать со столь высокими собеседниками, тем более что я не забыл переданного мне предупреждения.
Граф Спада был обрадован не меньше, чем при удачной проверке способностей прорицателя на примере рагу из кролика.
Через некоторое время золотая карета остановилась вновь у мэрии, граф Спада помог выбраться из нее хромающему Нострадамусу и, взяв его под руку, повел в зал, где мэтра приняли король и королева-мать.
— Как я рад увидеть вас! — воскликнул Карл IX. — Столько слышал о ваших необыкновенных способностях. Думаю, вам будет что рассказать мне. Я ужасно люблю необыкновенное.
— А со мной продолжите беседу об оккультных науках, — добавила Екатерина Медичи. — Возможно, их значение возрастет сейчас для королевской семьи. Мы все помним печальное событие, которое вы предсказали за четыре года! Ах, почему Генрих не прислушался к вашим словам!
Король Генрих II был прежде всего бесстрашным рыцарем и не мог в ущерб своей чести поступиться чем- либо из-за моего предупреждения, — с поклоном ответил Нострадамус.
— Вот потому-то мне, заботящейся о своих детях, которым вы предсказали королевские короны, очень важно у вас узнать некоторые тайны белой и черной магии, несомненно вам известные.
— Ваше величество, — отвечал королеве провидец. — Если я лечил людей от чумы, то это благодаря знанию искусства будущих лекарей, если верно предсказывал некоторые события самого будущего, то это благодаря воле Господа, одарившего меня особым зрением, проникающим в другие Слои Времени дальше, чем доступно другим людям, предчувствующим или угадывающим предстоящее, не говоря уж о Божьей волей пророках или дельфийских пифиях, пользовавшихся магическими приемами, хорошо мне известными, но излишними для меня, поднесшему вам книжку своих катренов и передавшему вашему покойному супругу-королю послание о том, что ждет человечество в весьма отдаленном грядущем, грозном, но неотвратимом.
— Нам памятны некоторые ваши катрены, — сказала Екатерина Медичи, — и те, что трагически исполнились, и те, которым предстоит исполниться…
— Скажите, доктор, как вылечиться от кашля, который так мучает меня? — вмешался Карл IX.
— Я должен прежде осмотреть ваше величество, чтобы дать вам совет врача.
— Мне все время говорят о чахотке, но разве она так уж неизбежна?
— Праведный образ жизни, спокойствие, свежий воздух — лучшие помощники здоровья вашего величества в преодолении этого недуга, который не угрожает вам в ближайшие годы обострением, если вам удастся избежать нервных потрясений.
Екатерина Медичи на некоторое время оставила короля-юношу продолжать беседу с врачом-прорицателем, а сама удалилась в соседний зал, где ожидали приема городские дамы.
Карл IX долго беседовал с Нострадамусом, пока мать, вернувшись к ним снова, не прервала эту беседу своими вопросами о тайнах колдовства, от которых провидец решительно отказался.
Золотая карета еще не раз приезжала за Нострадамусом, привозя его на новые свидания с Карлом IX и Екатериной Медичи, пока туча знатной саранчи не поднялась с места, куда прибыла вовсе не из-за благодатного здешнего климата и тишины провинциального городка, а лишь ради его почтенного жителя и великого прорицателя Нострадамуса.
Надо думать, что беседы Нострадамуса с юным королем были тщетными попытками излечить его от чахотки и воспитать в этом безвольном, мятущемся человеке чувство справедливости и сострадания, которые были так свойственны Нострадамусу.
Перед отъездом король торжественно назначил Нострадамусу значительную пожизненную пенсию, а Екатерина Медичи подарила ему драгоценный перстень, который служил пропуском в королевский дворец, но Нострадамусу не привелось воспользоваться такой привилегией.
В дни тяжкой болезни он не переставал писать свои пророческие четверостишья, переносясь во времена, в которых будут жить далекие потомки его современников.
Бушевавшая во Франции религиозная война с ее жестокостью и нетерпимостью не могла не сказаться на мрачных тонах его катренов, в которых он вырывал из будущей истории кровавые события, подобно тому, как это делал его далекий предок Иоанн Богослов в своем откровении, именуемом Апокалипсисом. Потому и творения Нострадамуса впоследствии стали называть Апокалипсисом Нострадамуса.
Он писал об этих страшных страницах будущей истории, заглядывая в грядущие Слои Времени, доступные его внутреннему взгляду, как множеству людей знакомо предчувствие, когда они как бы ощущают приближающийся Слой Времени и запечатленные в нем события.
Однако день ото дня стареющему врачу становилось все хуже и хуже. Он сам поставил себе диагноз начинающейся водянки и угадывал приближение своего конца, позаботившись и о жене, и о всех шестерых детях, и о друзьях и близких.
Посетившему его 1 июня 1566 года ученику Жану Эми де Шавеньи на его бодрящие прощальные слова «до завтра» он ответил:
— Нет, друг мой, завтра на рассвете мое тело будет найдено на полу подле постели совсем холодным.
И это последнее его пророчество о собственной кончине исполнилось на рассвете 2 июня 1566 года.
Недолго пользовался он королевской милостью и почетной пенсией.
Его похоронили под алтарем монастыря францисканцев в городе Салоне. Перед смертью он взял клятвенное слово от посетивших его отцов города, что прах его никогда не будет потревожен.
Посетители подивились столь странному желанию мэтра, но охотно поклялись и за себя, и за своих преемников.
Прошел сорок один год после кончины великого прорицателя. Неблагодарные потомки готовы были о нем позабыть, благо вокруг творилось невесть что. В Риме семь лет назад сожгли на костре монаха Джордано Бруно за дерзостное утверждение, будто человечество не едино в мире Божьем и что есть якобы другие Земли вокруг горящих в небе звезд, которые, как известно, Господь Бог создал в первые дни творения для украшения небесной тверди. Да и в самой Франции религиозные распри становились все ожесточеннее, пока не вылились в военные сражения с переменным успехом для обеих сторон. Гугеноты уступали числом, но превосходили сплоченностью и уменьем.