Озёрное чудо
Шрифт:
— Ур-р-ракша-а-а-а!.. Ур-р-ракша-а-а-а!.. Впер-р-ре-од!..
Баясхалан просил, чтобы мигом вернулись, но они скакали к луне, озиравшей степь дремотным оком; летели стремя к стремени, и, взмыленных, осадили коней возле онго хухан, грустно шелестящей на ветру сиротскими лохмотьями. Объехав березу, чтобы охолонить, утихомирить сопревших коней, спешились подле коновязи. Кажется, не был Елизар большим охальником, но, как баяли в деревне, лобызало уродился добрый, отчего податливые губы Даримы быстро задеревенели, взбугрились и вишнево, видно даже при свете месяца, ярко зацвели. Все пронеслось диковатым, знойным ветром, словно они еще летели верхами по степи, понужая прытких коней, но теперь степь выстилалась под копытами не
— Когда шел на гурт, загадал себе счастье возле этой березы, и привиделась ты…
— Зачем все это?! — она застонала, раскачиваясь, морщась от горечи, — Сама виновата…
— Чего ты убиваешься?! — приобиделся Елизар. — Я же люблю тебя.
— Как я отцу и Баясхалану в глаза погляжу?
— Придем на гурт, скажу, что поженимся; падем на колени перед отцом: пусть благословит, — сгоряча предложил Елизар, но тут же спохватился: палкой бы на гурт загнали, где его ждал короткий и жестокий разговор.
— Ты что?! — испугалась девушка. — Не вздумай.
— Ладно, потом скажем… Любимая, отныне ты моя жена, — обнял, прижал к груди, и Дарима, согретая, обласканная, вроде успокоилась. — Я уже в школе любил тебя. Помнишь, как мы в бараньи лодыжки играли?..
— Помню… — дрожкими пальцами, боязливо и неловко погладила Елизара по разметанным, всклоченным кудрям, и парень, ухватив холодную ладонь, прижал к воспаленному жаркому лбу. — Помню, ты подарил мне цветные карандаши, и я нарисовала белую степь, зеленую березу, овец…
— Художница… — улыбнулся Елизар и, не совладав с затомившей тревогой, неожиданно спросил. — А Бадма тебя любит?
— Любит, — прошептала девушка и, отвернувшись от Елизара, уставилась в таинственную белую степь.
— А ты? — напрягся Елизар, цепко вглядываясь в ее глаза, в которых мерцал рассеянный небесный свет.
— Не спрашивай… Я же с тобой… Бадма добрый… — хотела что-то прибавить, но промолчала, отчего в душе Елизара осел горьковатый осадок, — Не переживай, я же с тобой… А ты не бросишь меня?
— Глупая ты, Дарима, — повеселев, со смехом пал навзничь, увлекая за собой девушку. — Милая ты моя…
— Не надо, не надо!., не говори ничего!., молчи, молчи!.. — беспамятно зашептала Дарима, неистово обнимая, словно желая слиться с Елизаром на веки вечные.
Пока ворковали голуби, словно греясь на вешнем солнопеке, пока нежились и ластились друг к другу, закатился за далекую березовую гриву ясный месяц, и степь ослепла, оглохла, лишь слышался старческий скрип березы-вековухи, похожий на сухой, приглушенный кашель, да пугал посвист крыльев — незримые, скользили над ними летучие мыши. Когда, разгребая крылами ночь, обдавая возлюбленных зловещим холодом, плыла у самой земли белая лунь-мышатница, Дарима чуяла, как обмирает на ее плече Елизарова ладонь…боялся: летучая мышь, падкая на белое, кинется ему на спину, обтянутую светлой нейлоновой рубахой…и девушка с материнской заботливостью укрывала его пиджаком, кутала лицо крыльями волос, пахнущих степным ветром.
Летняя
Елизара стало мутить, — не то похмельная, не то шальная, затомилась голова, и чудилось, плесни на нее, раскаленную, звонкую, ковш студеной воды, и она со змеиным шипением лопнет. Можно поправить голову…чем зашибся, тем и лечись… можно пойти на гурт, похмелиться, но он и вообразить не мог, какими глазами посмотрит сейчас в глаза своему дружку Баясхалану, как заговорит со старым Галсаном; и опять приступило к самому горлу злое раскаянье: ох, парень, парень, не спьяну бы эдакую радость, не с налету и наскоку, не украдом, а то ведь галопом… гоном погнал распаленных коней; и все же… все же иссякла счастливая ночь, и Елизар глянул на Дариму, сидящую рядом, пал на колени и, сжимая ладонями ее лицо, заполошно шепча, что лишь она, люба, судьбой дарена, и лишь смерть их разлучит.
И верил и не верил паренек своим клятвам и суматошной божбе…сомнение больно сосало душу… а потому, боясь встретиться взглядом, суетливо распрощался и, кутаясь в мятый, зазеленевший пиджак, торопливо пошел, затем вдруг обернулся и долго, виновато глядел, как девушка хлынцой [93] , скорбная и ссутуленная, уезжала от роковой березы на вороном коне, держа за повод сивую кобыленку.
Оживал день, бог весть что сулящий несчастным.
93
Хлынцей — мелкой рысью.
Под утро с гнилого озерного края натянуло морок, и уже в деревне Елизара прихватил короткий, проливной дождь, сырой остудой пробравший до костей. Парня трясло, зуб на зуб не попадал, когда он добрел до своей врастающей в землю беленой избенки с двумя мелкими оконцами; хотел было сразу же ува-литься спать, и лег, не раздеваясь, прямо на покрывало, но не то что спать, а и минуты улежать не смог, — озноб, нервная тряска, ломота в голове, кручинные думы тут же скинули с кровати.
Он пил и пил приторно-теплую воду, но не залил огонь, палящий грудь и горло; исходил избенку вдоль и поперек, зароки давал в рот не брать погань-водку и Дариму забыть; почудилось, ничего доброго не сулит их безумная степная ночь. Чтобы отвлечься от горькой смуты, затопил печь и, согрев воду, мылся в цинковой ванне, яростно мылил голову, свирепо тер грудь и живот колючей вехоткой, докрасна растерся вафельным полотенцем, затем, обсохнув, отчистив, отгладив брюки и серый пиджачишко, неожиданно успокоившись, бодро пошагал к военкомату.
Там среди хмельного и похмельного, говорливого народца уже посвечивали стриженые головы парней-новобранцев, обряженных в такие завалящие курмушки, в каких лишь стайки коровьи чистить. Оно и понятно, зачем путнюю одежонку на себя пялить, ежели через сутки, двое, трое выбрасывать ее, чтобы обмундироваться в армейское хэбэ. Крикливый и слезливый, русский и бурятский говор рвался бабьим воем, скулила и кувакала гармонь, о ту пору уже редкая гостьюшка на молодых деревенских гулянках.
Елизар пробился к гармонисту, лихому, моложавому мужичку, возле которого расхристанная бабонька с наплаканными докрасна глазами выкрикивала частушки, горько и заведёно стуча кирзачами в закаменелую землю: