Озеро Радости
Шрифт:
Яся получает два ключа, от комнаты и от блока, с наказом соблюдать время «входа и выхода» и «насчет животных». В коридоре протянуты веревки, над головой — джунгли сохнущего белья. В полутьме раздаются резкие звуки — кричит тропический желторогий дятел или какаду? Но нет, это дети — они ездят на велосипедах, норовя побольней врезаться с разгону в ногу. У них гонки.
Коммунальная кухня обозначает себя запахом тушеной капусты и алюминиевым лязганьем посуды, с Ясей приветливо здоровается устроившийся в трусах на табурете местный житель — у него отсутствуют многие зубы, как будто он пострадал от цинги; «моряку» при этом не больше двадцати лет. Яся с облегчением находит нужную дверь, открывает ее и видит еще три двери, за одной из них горит свет, и она робко стучится туда. Ей открывает зрелая женщина в фиолетовом халатике.
— О, привет! Ты новенькая? Я — Валька, повар на автобазе, — говорит она и вдруг громко смеется.
Несмотря на то что смех не выглядит сколь-нибудь приемлемым в данной ситуации, Яся улыбается в ответ.
— Ты у нас центральная в блоке. А левая дверь — душ! — объясняет Валька.
Яся заглядывает в жилище Вальки и обнаруживает, как много уюта может навести одинокая душа, оказавшись в помещении в десять квадратных метров: на стене китайский ковер с тиграми, на столе, под крохотным телевизором, — скатерть с вышитым крестиком букетом роз. В углу за телевизором — вырезанный из православного календаря образок.
— Я — Яся, — представляется девушка.
— Яся? — повторяет Валька за ней, закидывает голову и громко смеется. — Косил Яся конюшину! — Ей это кажется очень смешным. — А в сумке что? Гранатомет? Давай, Яся, я тебе наше хозяйство покажу!
Она открывает дверь комнаты напротив и включает тусклый свет. В плитку коричневого цвета вделана душевая головка, под ней стоит пластиковый таз, рядом с тазом — фиолетовый унитаз.
— Полотенце у тебя на кровати лежит, — объясняет Валька. — Но лучше купи в хозмаге нормальное.
— А таз зачем? — недоумевает Яся.
— Как зачем? А стирать ты в чем будешь?
— Стирать? — Яся поставлена в тупик. — В смысле белье в машину носить? Для этого таз, да?
Валька упирает руки в бока, закидывает голову и снова смеется, громко и долго.
— В машину носить! — повторяет она. — Ой, не могу! В машину носить! Ты что думаешь, у нас тут целый этаж со стиральными машинами, да? Как в американских фильмах? Нету тут машин, Яська! Ручками мы тут все!
— То есть прямо под душем? — На Ясю находит оторопь.
Она видит в ведре похожее на треснувшую кость хозяйственное мыло.
— А как еще? Не под дождем же! А тут — хоромы твои!
Яся возится с ключом, открывает двери и делает шаг в пахнущую сыростью тьму. Она включает свет и сразу же, буквально с первого взгляда на застеленную одеялом с шагающими по рыжей пустыне белыми верблюдами койку, осознает как важно иногда уметь вязать крестиком, знать, где купить китайский ковер с тиграми и как навести уют на унылых десяти квадратных метрах.
По всей видимости, Ясе не вполне удается сдержать эмоции при виде пятна сырости под потолком, перекошенной в положении «ни закрыть, ни открыть» оконной рамы, бетонного пола, покрытого вспучившимся линолеумом, занавесок, в которых собрана вся скорбь породившего их Советского Союза. Валентина закидывает голову и хохочет:
— Видела бы ты, Яська, сейчас свое лицо! Это полный улет! Как будто тебя в гроб живой кладут! Не вешай нос, девчуля! Обживешься! На телевизор можно кредит взять, за годик отдашь! А пока — приходи ко мне, мой смотреть будем! — она пытается взять Ясю за рукав и затащить к своим тиграм.
— Я как-то устала, Валентина. Спать пойду, — отбрыкивается Яся.
— Ну давай я хоть журнал тебе дам почитать перед сном! — не отстает Валька.
Яся представляет, какой журнал может читать повар, работающий на автобазе города Малмыги, административного центра Малмыжского района, и пытается отказаться. Но Валька непреклонна в желании просветить соседку — она уже пошла за журналом, она уже вынесла его, свернутый в тугую глянцевую трубку, она уже пихает трубку Ясе в руки. И та принимает, разворачивает.
На обложке, крупно, Ясин отец. Сбоку подпись: «И СНОВА СЕРГЕЙ. Опубликован рейтинг самых богатых и влиятельных». Отец на портрете взят крупно, хорошо видны поры кожи, можно пересчитать все седые щетинки в бороде. Различимы даже лучики в радужной оболочке глаз. Яся понимает, что никогда не видела это лицо так близко и отчетливо. Она отступает в комнату, автоматом прощается с Валькой. Прибито держит журнал в руках некоторое время, потом открывает шкаф и кладет его внутрь обложкой вниз, поверх разгружая блузки, майки и свитера из своей сумки. Папа похоронен надежно. Затем она ложится на колючее одеяло с верблюдами и закрывает глаза, но ей требуется две недели, чтобы научиться засыпать тут и спать, не обращая внимания на хлопанье блочных дверей, крики желторогих дятлов и прочие звуки джунглей, доносящиеся из коридора.
* * *
Самое психологически тяжелое в жизни в общаге — приготовление пельменей на общей кухне и поедание их за общим столом. Сметана, извлекаемая из коммунального холодильника, успевает пропахнуть — иногда от нее несет чесноком, натянутым от сала, шмат которого устроен чьей-то рукой поверх ее открытой банки; бывает, она приобретает аромат дымка — это значит, рядом лежала буженина; но чаще всего она имеет легкий запах столовского салата оливье, пластиковое ведерко с которым Валька по-соседски прилепляет бочком к ее банке. Водилы автопарка явно недоедают этого оливье, явно.
* * *
Субботний вечер, Валькин крик через дверь: «Я-ни-на! Я покурить вышла, а там к тебе такие гости! Спустись, челюсть только рукой держи, а то отвалится и по ступенькам в Аддис-Абебу ускачет, будешь ходить красивая, как Фредди Крюгер!» И неизменный раскатистый хохот. Всем бы такую уверенность в собственном чувстве юмора, как этой любительнице салата оливье.
Яся недоумевает: какие гости? Кто может знать ее в этом городе? И сердце, пустившееся в пляс при мысли о том, что это отец, или дворецкий отца, или арамеец с верительной грамотой от отца: «Доча, папу отпустило, жду домой». Она сбегает вниз и приходит в оторопь.
В белой выглаженной рубашке с коротким рукавом, в брюках асфальтного черного цвета и мокасинах оттенка дорожной разметки, там стоит Виктор Павлович Чечуха, председатель районного исполкома, царь Малмыг. Его Величество гордо облокотился на служебную «Волгу» цвета своих мокасин и вид имеет подчеркнуто непринужденный. Человеку нужно приложить много усилий, чтобы принять настолько непринужденный вид.
— А, вот вы где, Янина Сергеевна! — энергично произносит он, как будто Янина Сергеевна в это время могла быть в термах, в колизее, в храме Диониса, и все эти места он обежал, прежде чем непринужденно прислониться локтем к крыше своей «Волги» у подъезда общежития.