Ожерелье королевы
Шрифт:
С этими словами Людовик протянул руку королеве, которая, повинуясь первому побуждению, поднесла ее к губам.
Однако она тут же ее оттолкнула и сказала:
– Вы ко мне недостаточно добры. Я на вас сердита.
– Вы на меня сердиты? Но ведь я… я…
– Вот-вот, еще скажите, что вы на меня не сердитесь – вы, заперший передо мною двери Версаля, вы, явившийся ко мне в прихожую в половине седьмого утра, вы, который вломился сюда, яростно вращая глазами!
Король засмеялся.
– Нет, я на вас
– Не сердитесь – и ладно.
– А что вы мне дадите, если я докажу вам, что, даже входя сюда, я уже не сердился?
– Посмотрим сначала на ваши доказательства.
– О, это нетрудно, – отозвался король, – доказательство у меня в кармане.
– Вот как? – с любопытством воскликнула королева, садясь в постели. – Вы хотите что-нибудь мне подарить? О, вы в самом деле весьма любезны, но зарубите себе на носу: я не поверю вам, если вы не представите свое доказательство сейчас же. И никаких уверток! Держу пари, что вы лишь пообещаете что-нибудь!
Услышав такое, король, с доброй улыбкой на устах, принялся шарить по карманам с неторопливостью, которая лишь разжигает вожделение, заставляя ребенка нетерпеливо переступать ногами в ожидании игрушки, зверя – лакомства, а женщину – подарка. Наконец он извлек из кармана красный сафьяновый футляр с выдавленным на крышке великолепным золотым узором.
– Драгоценности? – воскликнула королева. – Ну-ка, посмотрим.
Король положил футляр на постель. Королева поспешно схватила его.
Едва открыв футляр, она вскричала в восторге и восхищении:
– О Боже, как это прекрасно! Как прекрасно!
Король почувствовал, как по его сердцу пробежала радостная дрожь.
– Вы находите? – спросил он.
Ответить королева была не в силах, она задыхалась.
Дрожащей рукой она достала из футляра ожерелье из бриллиантов – таких крупных, чистых, искрящихся и так умело подобранных, что ей показалось, будто меж пальцев у нее струится огненный поток.
Ожерелье извивалось, словно змея, вместо чешуек у которой были молнии.
– Великолепно! – обретя наконец дар речи, пролепетала королева. – Великолепно! – повторила она, и глаза ее заблестели: то ли от близости столь чудных бриллиантов, то ли от сознания, что ни у одной в мире женщины нет такого ожерелья.
– Стало быть, вы довольны? – осведомился король.
Я в восторге, государь. Вы меня осчастливили.
– Да полно вам.
– Вы только взгляните на первый ряд: бриллианты в нем с орех.
– В самом деле.
– А как подобраны: один от другого не отличишь! А как умело расположены по величине! В какой удачной пропорции второй отличается размером от первого, третий от второго! Ювелир, выбравший эти бриллианты и сделавший ожерелье, – настоящий художник.
– Их двое.
– Тогда, держу пари, это Бемер и Босанж?
– Угадали.
– Да и то сказать, сделать такое ожерелье могут только они. Как оно прекрасно, государь, как прекрасно!
– Сударыня, – заметил король, – вам придется заплатить за него очень дорого, берегитесь.
– Ах, государь, – прошептала королева.
Лицо ее внезапно помрачнело, голова склонилась на грудь.
Однако это новое выражение появилось у нее на лице столь неожиданно и исчезло столь быстро, что король не успел ничего заметить.
– Доставьте мне удовольствие, – попросил он.
– Какое?
– Позвольте надеть ожерелье вам на шею.
Но королева остановила его.
– Это очень дорого, не так ли? – печально спросила она.
– Еще бы! – с улыбкой ответил король. – Но я же сказал, что вам придется заплатить за него еще дороже, и оно приобретет свою истинную цену только на месте – то есть у вас на шее.
С этими словами король приблизился к королеве, держа ожерелье за концы и собираясь застегнуть его на аграф, тоже сделанный из бриллианта.
– Нет, нет, – возразила королева, – никаких ребячеств. Положите ожерелье обратно в футляр, государь.
И она покачала головой.
– Вы отказываете мне в удовольствии первым увидеть его на вас?
– Господь не простит мне, если я лишу вас этой радости, коль скоро возьму ожерелье, но…
– Но?.. – удивленно переспросил король.
– Но ни вы, ни кто-либо другой, государь, не увидит у меня на шее столь дорогое ожерелье.
– Вы не станете его носить, сударыня?
– Никогда!
– Значит, вы отказываетесь?
– Я отказываюсь повесить себе на шею миллион или даже полтора – ведь, насколько я понимаю, ожерелье стоит миллиона полтора ливров?
– Не отрицаю, – ответил король.
– Я отказываюсь повесить себе на шею полтора миллиона, когда королевская казна пуста, когда король вынужден ограничивать пособия для бедных и говорить им: «Больше денег у меня нет, и да поможет вам Бог!»
– Как! Неужели вы говорите это серьезно?
– Послушайте, государь, господин де Сартин сказал мне как-то, что на полтора миллиона ливров можно построить линейный корабль, а королю Франции линейный корабль гораздо нужнее, чем королеве Франции – ожерелье.
– О! – вне себя от радости воскликнул король, и на глазах у него навернулись слезы. – То, что вы сделали, – возвышенно. Благодарю, благодарю вас!.. Как вы добры, Антуанетта!
И, чтобы достойно завершить свой сердечный и вместе с тем хозяйский порыв, король обнял Марию Антуанетту и крепко поцеловал.
– Как вас будут благословлять во Франции, – воскликнул он, – когда узнают эти ваши слова!
Королева вздохнула.
– Но у вас еще есть время передумать, – живо заметил король. – Вы так горестно вздохнули…