Ожерелье планет Эйкумены.Том 1
Шрифт:
Они над ней полетели; сверху она казалась широкой зеленой дорогой, по правую сторону которой, вплотную одна к другой, высились огромные белые вершины. Как опавшие листья неслись в лучах дневного светила крылатые кони, подгоняемые резким ветром. Над нежной зеленью долины внизу, где темнеющие кучки кустов или деревьев казались пятнышками эмали, плавал сероватый полупрозрачный туман. Неожиданно крылатый конь Могиена повернул, описывая широкую кривую, назад; Кьо показывал вниз, и путешественники спустились в залитую солнечным светом деревушку, раскинувшуюся между холмом и ручьем; туман оказался дымом, поднимавшимся из труб ее домиков.
Эти фииа лишь с трудом объяснялись на «общем языке» и, похоже было, вообще не привыкли пользоваться звуковой речью. И, однако, у путешественников, когда они вошли в один из этих полных воздуха домиков, когда стали есть из отполированной деревянной посуды, когда нашли убежище от одиночества и враждебных стихий в доброжелательности и гостеприимстве фииа, появилось чувство, что они вернулись к себе домой. Странный маленький народец, ненавязчивый, добросердечный, держащийся поодаль, — таковы были Полу-Люди, как называл своих соплеменников Кьо. Однако сам Кьо уже был другим. В свежей одежде, которую фииа ему дали, он выглядел точно таким же, как они, и жестикулировал и двигался тоже, как они, и все равно, оказавшись в группе соплеменников, он резко в ней выделялся. Может, потому, что пришлый был не в состоянии разговаривать с ними без слов? Или потому, что дружба с Роканноном изменила его и он стал иным, чем прежде, более одиноким, более печальным, целым, а не получеловеком?
Фииа рассказали путникам об этих местах. За огромным горным хребтом на запад от долины начиналась пустыня; продвигаться на юг путешественникам следовало по долине, к востоку от гор, и в конце концов им предстояло достигнуть места, где западный хребет поворачивает на восток.
— Найдем мы там перевал? — спросил у фииа Могиен.
— Конечно, конечно, — ответили, улыбаясь, маленькие человечки.
— А что за перевалом, вы знаете?
— Перевал очень высоко, на нем очень холодно, — вежливо сказал фииа.
Путешественники, чтобы отдохнуть, провели в деревне две ночи, а когда отправились дальше, вьюки были до отказа набиты вяленым мясом и сухарями — их снабдили тем и другим фииа, ибо делать подарки доставляло фииа радость.
После двух дней полета путешественники достигли еще одной деревни маленьких человечков, и здесь их тоже приняли как долгожданных гостей. Фииа, мужчины и женщины, вышли встретить их и приветствовали Роканнона, который первым слез с коня, возгласами:
— Привет тебе, о Скиталец!
Роканнон был ошеломлен: да, он путешествует, так что прозвище это очень к нему подходит, но ведь впервые так назвал его Кьо!
Позднее, после еще одного перелета, занявшего долгий спокойный день, Роканнон спросил у Кьо:
— Когда ты жил дома, Кьо, неужели у тебя не было своего собственного имени?
— Меня называли «пастух», или «младший брат», или «бегун». Я хорошо бегал наперегонки.
— Но ведь это всего лишь прозвища, описания — как Скиталец или шустрые. Прозвища вы, фииа, даете удивительно меткие. Приветствуя незнакомца, вы обязательно как-нибудь его назовете — Повелитель Звезд, Меченосец, Золотоволосая, Словоед — я думаю, ангья свою привычку давать прозвища переняли у вас. Но это не имена, имен у вас нет.
— Повелитель Звезд, много путешествовавший, пепельноволосый, сапфироносец, — сказал, улыбаясь, Кьо. — А что такое имя, если это не имена?
— Пепельноволосый? Неужели я поседел?.. Что такое имя, я точно не знаю. Имя, которое мне дали, когда яродился, было Гаверал Роканнон. Произнося это имя, я ничего не описываю, я просто называю себя. И когда я вижу, например, новое для меня дерево, я спрашиваю у тебя, Яхана или Могиена, как оно называется. И успокаиваюсь, только когда узнаю.
— Но ведь дерево — это дерево, как я фииа, как ты… кто?.
— Между любыми двумя похожими предметами есть различия, Кьо! В каждой деревне я спрашиваю, как называются вон те западные горы, хребет, в тени которого проходит вся жизнь местных фииа, от рождения и до смерти, а фииа мне отвечают: «Это горы, Скиталец».
— Так ведь это и в самом деле горы, — отозвался Кьо.
— Но есть ведь и другие горы, хребет пониже, на востоке! Как вы отличаете один хребет от другого, одного своего соплеменника от другого, если не называете их по-разному?
Обхватив руками колени, Кьо сидел и смотрел на пылающие в лучах заката вершины. Через некоторое время Роканнон понял, что ответа не дождется.
Теплый сезон становился все теплее, все теплее становились ветры, все длиннее — и без того долгие дни. Поклажи на крылатых конях было навьючено вдвое больше обычного, поэтому летели они теперь медленнее, и путешественники часто останавливались на день-два, чтобы поохотиться самим и дать поохотиться коням; наконец стало видно, что Западный Хребет заворачивает впереди на восток, преграждая путь и соединяясь левее с Восточным Хребтом, отделяющим долину от морского берега. Зеленая растительность долины, поднявшись примерно на четверть высоты огромных холмов, останавливалась. Много выше лежали зелеными и коричнево-зелеными пятнами горные луга; еще выше царил серый цвет камней и осыпей; и, наконец, на полпути к небу, сверкали белизной вершины.
Уже высоко, среди холмов, оказалась еще одна деревушка фииа. Развеивая синий дым из труб между длинных теней долгого вечера, холодный ветер загонял его сквозь щели в легких крышах обратно в дома. Как всегда у фииа, путешественников приняли весело и приветливо, у горящего очага предложили им в деревянных чашах воду, вареное мясо и зелень, а пропыленную одежду стали чистить, между тем как крошечные, но быстрые, как ртуть, дети кормили и поглаживали их крылатых коней.
После ужина для них стали танцевать без музыки четверо девушек; девушки двигались и ступали так легко и быстро, что казались бестелесными, казались игрой света и тьмы в отблесках пламени. С довольной улыбкой Роканнон повернулся к Кьо, который, как всегда, сидел с ним рядом. Фииа посмотрел серьезно ему в глаза и сказал:
— Я здесь останусь.
Подавив чуть было не вырвавшийся у него крик изумления, Роканнон снова стал смотреть на танцующих девушек, на меняющийся, невещественный рисунок, который непрерывно ткали, двигаясь, освещенные пламенем фигуры. Из безмолвия и из ощущения, что в разуме твоем и твоих чувствах поселилось что-то чужое, возникала музыка. Отсветы на деревянных стенах качались, падали, меняли форму.
— Было предсказано, что Скиталец будет выбирать себе товарищей. На какое-то время.