Ожерелье Странника

Так уж случилось, что я, редактор этих строк, – а по правде говоря, в этом и состояли мои скромные обязанности, – обнаружил в себе значительные познания относительно своего прошлого. Оно принадлежит сравнительно недавнему времени, а именно к концу восьмого века, что подтверждается тем фактом, что одно из действующих лиц моего рассказа – византийская императрица Ирина.

Повествование, что должно быть отмечено, не всегда абсолютно последовательно, не все подробности изложены полностью. Действительно, вся моя жизнь вспоминается мной как серия отдельных сцен и картин, и хотя каждая сцена или картина соответствует остальным, временами между ними заметны разрывы. Хотя бы один пример: путешествие Олафа (в те времена меня

звали Олафом, а после крещения – Михаилом) с Севера до Константинополя не описано. Занавес опускается в Ааре, в Ютландии 1 , и приподнимается лишь в Византии. Не только эти два события, которые представляются наиболее важными, оказались похороненными в моей подсознательной памяти, исчезли многие мелкие детали, и я в конце концов не смог их найти. Все это, однако, не кажется мне основанием для сожалений. Если бы все эпизоды наполненной бурными событиями жизни были нарисованы, то общая картина оказалась бы перегруженной, и глаз, ее наблюдающий, был бы сбит с толку.

Не думаю, что должен еще что-нибудь добавить, мой рассказ говорит сам за себя. Поэтому замечу только, что считаю излишним излагать ту строгую систему, которая дала мне возможность выудить то или иное событие из глубин моего прошлого. Соответствующие способности, хотя и небольшие вначале, я оказался в состоянии постепенно развивать. И так как мне не хотелось бы раскрывать мое настоящее имя, я подписываюсь всего лишь как

РЕДАКТОР

О моем, Олафа, детстве могу рассказать немногое. Тем не менее я вспоминаю дом, окруженный рвом и расположенный на обширной равнине на морском побережье или же на берегу внутреннего озера. На этой равнине возвышались холмы, которые я связывал с умершими людьми. Кто были эти умершие, я не знал, но полагал, что некогда они бродили по этой земле и жили на ней, а затем легли в земляную постель и заснули. Я вспомнил, как, глядя на один большой холм, воздвигнутый, как говорили, над могилой какого-то вождя, известного под именем Странник, о котором Фрейдиса, умнейшая женщина, моя няня, рассказывала, будто жил он сотни и тысячи лет назад, я думал: над ним так много земли, что ночами ему должно быть очень жарко.

Вспоминаю также большой замок, который носил название Аар. Это было длинное строение с крышей, покрытой дерном и поросшей травой, а временами и небольшими белыми цветами. Внутри него на привязи стояли коровы. Наше жилище располагалось рядом и отделялось от коровника грубо отесанными бревнами. Я любил смотреть, как доили коров, сквозь щель между бревнами. Там был удобный глазок, образовавшийся после выпадения сучка, – на расстоянии одной трости от пола.

Однажды мой старший и единственный брат, Рагнар, – у него были очень рыжие волосы, – подошел ко мне и оттолкнул прочь от глазка, так как сам хотел посмотреть на корову, всегда лягавшую девушку, доившую ее. Я разревелся, и Стейнар, мой молочный брат, со светлыми волосами и голубыми глазами, который был больше и сильнее меня, пришел мне на помощь, потому что мы с ним всегда любили друг друга. Он поборол Рагнара, разбив ему нос, после чего очень красивая женщина – моя мать, госпожа Тора – заткнула себе уши. Все мы орали, и тогда вмешался мой отец, Торвальд, высокий мужчина. Он только что вернулся с охоты и принес шкуру какого-то животного, на его краги с нее все еще капала кровь. Он побранил нас и сказал матери, чтобы она утихомирила детей, так как он устал и хочет спать.

Это единственная сцена, возвращающая меня к моему раннему детству.

Следующая, которую я вижу перед глазами, происходит в каком-то замке, похожем на наш Аар. Этот замок располагался на острове, называвшемся Лесё, и мы прибыли туда, чтобы посетить вождя по имени Атальбранд. Навстречу нам вышел мужчина со свирепым выражением лица и большой раздвоенной бородой. Одна из его ноздрей была больше другой, а левый глаз – поврежден. Обе эти особенности оказались следствием ран, полученных им на войне. В те дни каждый побывал на войне вместе с другими, и представляется совершенно невероятным, чтобы кто-то дожил до седых волос.

Причиной нашего визита к этому вождю послужила намечавшаяся помолвка моего старшего брата Рагнара с его единственной дочерью – Идуной; из его детей в живых осталась она одна, все ее братья были убиты в каком-то сражении. Сейчас я могу видеть ее так же ясно, как и тогда, когда она впервые появилась перед нами.

Все мы сидели за столом, когда через дверь она поднялась наверх, в холл. На ней было голубое платье, ее густые длинные волосы, заплетенные в две косы, доходили до колен. Ее шею и руки украшали золотые обручи, которые звенели, когда она двигалась. У нее было круглое лицо цвета дикой розы и невинные голубые глаза, осматривающие все вокруг, хотя создавалось впечатление, что она смотрит только перед собой и не видит ничего другого. Ее алые губы, казалось, всегда улыбались. В общем, я думал, что она – самое восхитительное существо, которое я когда-либо видел. Двигалась она подобно лани, гордо держа голову.

Тем не менее она не понравилась Рагнару, который шепотом сообщил мне, что она – хитрая особа и приносит зло всему, с чем имеет дело. Я же, которому в то время было около двадцати одного года, удивлялся, уж не сумасшедший ли он, если говорит подобные вещи о таком прелестном существе. Я вспомнил, что Рагнар целовался с дочерью одного из наших рабов за сараем, в котором содержались телята, – смуглой девушкой, очень хорошо сложенной, что было заметно даже несмотря ее грубое платье, подвязанное под грудью ремешком. Ее темные глаза сонно смотрели на всех. Но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь целовался с такой силой, как это делала она. Рагнару это нравилось, и я думаю, что именно поэтому такая замечательная девушка, как Идуна Прекрасная, ему не нравилась. Он только и думал о той темноглазой смуглянке. И виновна ли в этом была она или нет, только он правильно понял Идуну.

Но если Рагнару Идуна просто не понравилась, то она возненавидела его с самого начала. И так случилось, что, несмотря на шум и угрозы моего отца, Торвальда, и отца Идуны, Атальбранда, оба они заявили, что вместе им делать нечего и планы относительно их женитьбы провалились.

Вечером, за день до нашего отъезда из Лесё, откуда Рагнар уже выехал, Атальбранд заметил, каким взглядом я смотрю на Идуну. Конечно, не было ничего удивительного в том, что я не мог отвести глаз от ее прелестного лица. А когда она посмотрела на меня и улыбнулась, я стал похож на глупую птицу, околдованную взглядом змеи. Вначале я подумал, что Атальбранд начинает сердиться, но внезапно какая-то идея осенила его, так как он отправился к моему отцу, Торвальду, который в это время находился на дворе.

Потом позвали меня, и я увидел, что они сидят на камне и беседуют при лунном свете. В это летнее время вечерами все выглядело голубоватым, а солнце и луна скользили по небу одновременно. Возле мужчин стояла моя мать, слушая их беседу.

– Олаф, – начал мой отец, – ты хотел бы жениться на Идуне?

– Хотел бы я жениться на Идуне? – у меня аж дух перехватило. – О, да! Больше, чем стать конунгом 2 всей Дании! Ведь она не просто женщина, она – богиня!

Моя мать рассмеялась, а Атальбранд, который знал Идуну, когда она еще не казалась богиней, назвал меня дураком. Затем они продолжали разговор, а я в это время дрожал от страха и надежды.

– Но ведь он только второй сын, – заметил Атальбранд.

– Должен вам сказать, что у меня земли достаточно для них обоих. Кроме того, золото, что пришло с его матерью, будет принадлежать ему, а это немалая сумма! – ответил Торвальд.

– Он не воин, а скальд! – снова возразил Атальбранд. – Мужчина наполовину, распевающий песни и играющий на арфе!