Ожидание шторма
Шрифт:
— Вот! Крайняя слева. Нас подполковник фотографировал из газеты. Думали, не пришлет. А он два дня назад прислал...
Крайней слева была высокая худая женщина с крупными мускулистыми ногами, удлиненным лицом и густыми бровями, сросшимися у переносицы.
— Спасибо, Аленка, спасибо...
Они рядом. Они близко. И, сам того не ожидая, Чирков целует девчонку в губы.
Каиров в гостях у Татьяны
— Может, в небесах и есть рай, но в нем все равно не уютнее, чем у вас в
Татьяна с изумлением смотрит на гостя, солидного, седого полковника, и заученно улыбается. Но Каирову давно известна эта милая женская хитрость. Впрочем, улыбка у Татьяны получается нежная, непосредственная. И, глядя в ее чистые серые глаза, Каиров, в общем-то, понимает мужчин, влюблявшихся в эту женщину.
— Если вы хотите снять комнату, — мягко, словно извиняясь, произносит Татьяна, — то... Я не могу сдать. Сейчас... у меня уже есть постоялец.
— Майор интендантской службы Роксан.
— Вы знаете? — удивлена Татьяна. И тут же спрашивает кокетливо: — Это он вас прислал?
— Я сам по себе, — признается Каиров.
— Сожалею. Но ничего другого сказать вам не могу,
— Не огорчайтесь. Я остановился в гостинице Дома офицеров. Кстати, в том самом номере, где жил майор Валерий Сизов. Он, кажется, был вашим квартирантом?
— Это не имеет значения, — сухо ответила Татьяна. Ее, видимо, начал раздражать осведомленный и разговорчивый полковник. — Прежде всего, Сизов был моим другом.
— Простите, — сказал Каиров. — Но, коль я здесь, разрешите задать вам несколько вопросов. Они касаются именно вашего друга.
— Кто вы такой? — тихо и чуточку испуганно спросила Татьяна.
— Полковник из контрразведки.
Чирков скептически отнесся к идее Каирова посетить Татьяну в ее квартире.
— Лучше вызвать. Допросить. А в доме устроить обыск.
— У тебя ни грамма фантазии, сынок. Ты скучный реалист. Может быть, я покажусь несколько старомодным, но мне кажется, для вдохновения нужно посмотреть дом, где живет Дорофеева. Я хочу пройти той дорогой, по которой много раз ходил Сизов. Посмотреть двор, подняться по лестнице, постоять у двери. В доме есть подвал, И наверняка есть чердак. Я хочу посмотреть квартиру. Она может быть чистой или грязной. Я хочу посмотреть обстановку. Вещи — тоже отличные свидетели... Я предпочитаю застать хозяйку квартиры врасплох... Все это для меня очень важно. Я должен определить свое отношение к Дорофеевой: была ли она только любовницей Сизова или еще и соучастницей?
— Вам виднее, товарищ полковник, — сказал Чирков. — Хочу лишь предупредить. Я, слава богу, знаю свою бывшую жену. Неофициальная беседа с ней может иметь нулевой результат. Во-первых, Татьяна врушка. Во-вторых, если вы сразу не поставите точки над «и», не скажете, кто вы и зачем пришли, она решит, что вы просто набиваетесь к ней в постель. И в ответ на ваши хитроумные вопросы будет нести безответственный треп.
— Спасибо, капитан, за предупреждение.
— Не мне вас учить, но профессионально грамотнее было бы вызвать Дорофееву на допрос.
— Милый Егор Матвеевич, запомни: контрразведка — это не просто профессия. Контрразведка — искусство. А в искусстве каждый идет своим путем...
...Низкая арка, хмуро глядевшая на улицу, вела во двор. В глубине двора по левую сторону стоял двухэтажный коттедж, в котором жила Татьяна Дорофеева. Ее квартира находилась на втором этаже. Двор был маленький. Бомбоубежище, желтым холмом возвышавшееся невдалеке от старой груши, делило его на две части. Дверь в бомбоубежище была распахнута. Темнота черным глазом смотрела на забрызганный солнцем двор и дышала сыростью. Две девчонки играли в классики. Смеялись они легко, беззаботно. Пальтишки на них распахивались, короткие и латаные.
Из репродуктора, висевшего на сером, зажатом рельсами столбе, слышался голос московского диктора. Он читал утреннее сообщение Советского информбюро. Новости были хорошие. 4-й Украинский фронт рвался к Севастополю...
На лестничную площадку, деревянную, с перилами, давно утратившими свой первоначальный коричневый цвет, выходило три двери. Короткая и, словно трап, крутая лестница вела на чердак. Люк над ней был закрыт. Ступив вверх на несколько ступенек, Каиров убедился: крышка заколочена поржавевшими гвоздями. И нет никаких следов, что люк недавно открывали.
Еще внизу Каиров обратил внимание: окна первого этажа висят низко над землей, в доме едва ли есть подвал.
...Услышав, что он из контрразведки, Дорофеева не испугалась, не смутилась. Наоборот, с интересом, точнее, с любопытством посмотрела на Каирова. Без улыбки, но вполне гостеприимно сказала:
— Чувствуйте себя как дома, полковник. Давайте, я помогу вам снять шинель.
— Я сам. Ради бога, не принимайте меня за дедушку.
— Зачем же? — улыбнулась Татьяна. — На мой взгляд, человеку столько лет, на сколько он выглядит.
— Я смотрю, вы прогрессивно мыслите.
— Не терплю условностей.
Каиров пристально посмотрел ей в глаза. Она выдержала взгляд.
Он сказал:
— Я думаю, разговор у нас с вами получится.
— Вы хитрый, — ответила она.
— Неожиданный вывод.
— Цыгане все хитрые.
— Я не цыган.
— Армянин?
— Я из Азербайджана.
Она села на диван. Перебросила нога за ногу. Платье из серо-голубой материи сжалось в складки и теперь лишь самую малость прикрывало колени. Откинувшись, она вдруг заломила руки и стала поправлять прическу.
Голова Каирова уже давно из черной превратилась в цвета махорочного пепла, и он конечно же понимал: поза, в которой сейчас находится Татьяна, давно разучена и отработана. Но вместе с тем именно жизненный опыт не позволял сделать иного вывода — эта дама сложена безукоризненно.
— Вы обо мне плохо думаете? — внезапно спросила Татьяна.
— Я думаю о вас хорошо.
— Нет. Вы обо мне плохо думаете. Я красивая, и все мужчины думают про меня одно и то же. — Горечь была в ее голосе и во взгляде тоже.