Ожившие камни Аргоса
Шрифт:
– Пошел отсюда вон, Лекси! – нарочито равнодушно, спокойным голосом ответил юноша и, повернувшись, зашагал прочь.
– Не называй меня так, бездельник! Босоногий сумасброд! Куда ты пошел?! Я не закончил еще! – в бешенстве заорал ему вслед мясник. – Ненавижу тебя, оборванец!
Леонидаса все случившееся очень сильно разозлило, хотя он и не подал особенно виду. Юноша понимал, что эмоции Алексиуса – это не что иное, как следствие нежных чувств, которые тот испытывал по отношению к Филомеле.
«Может, все-таки вернуться и хорошенько поколотить этого наглеца, дабы выбить из него
Дойдя до лавки, где продавались вкусные ячменные лепешки, Леонидас ощутил, как от их свежего манящего аромата у него закружилась голова.
– Эй, паренек! – вдруг услышал он.
Юноша обернулся.
– Помоги мне, – обратился к нему хозяин лавки, – если хочешь заполучить парочку-другую лепешек, да еще и несколько монет в придачу.
– Да, конечно, – растерянно ответил Леонидас. – Что надо делать?
– Все это нужно аккуратно разложить на полках, – пояснил торговец, указав на целую гору лепешек на подмостках, которые совсем недавно были принесены рабами из соседней пекарни, снабжающей бедняков хлебом и лепешками из низкосортной ячменной муки, а зажиточных горожан – дрожжевым пшеничным хлебом.
– Я готов, конечно, помочь, да только подкрепиться мне надобно сначала, – смущаясь, произнес Леонидас. – Ну, чтобы повысить эффективность труда.
– Да бери, конечно же, ешь, – рассмеялся мужчина. – Вот сказал: эффективность труда!
Юноша быстро схватил две лепешки и запихнул их в рот.
– Ты же подавишься так, сынок, не торопись! Вот, запей! – протянув ему гидрию с водой, предложил торговец.
– Благодарю тебя, отец! – залпом выпив содержимое сосуда, ответил Леонидас и сразу же принялся за дело.
– Поел бы еще, – обратился к нему мужчина, но скульптор спешил завершить начатое, ведь ему многое надо было успеть сделать сегодня.
Распределив весь товар на полках, Леонидас вытащил из кармана четыре бронзовые монеты-лепты и протянул их торговцу.
– Что это? – удивился тот.
– Деньги за лепешки, – пожав плечами, промолвил юноша. – Но если этого мало, то вот еще! – покопавшись в другом кармане, он достал еще две монетки.
– Сынок, этого много за те лепешки, что ты взял! Да и зачем же ты тогда помог мне, коль у тебя и так было чем расплатиться? – всплеснув руками, воскликнул мужчина.
– Ты же сам попросил о помощи, отец! – рассмеялся Леонидас.
– Так я же подумал, что у тебя денег нет! – вытаращив глаза, ответил растерявшийся торговец. – А раз есть, чего же ты тогда босым-то ходишь и людей в заблуждение вводишь?!
– Ноги меня о свободе прошлой ночью попросили. Я не мог отказать, ибо каждый день загружаю их тяжестью своего тела. Я многим им обязан, понимаешь? – немного приблизившись к мужчине, словно намереваясь выдать ему чрезвычайной важности секрет, сказал юноша.
– Ноги… попросили? – переспросил тот так же тихо, решив, что ослышался.
– Именно они, – подмигнув ему, прошептал Леонидас.
Он не стал более дожидаться какой-либо реакции
«Почему же все – абсолютно правдивые – изречения обречены на то, чтобы казаться странными?! По какой причине, прежде чем ответить на тот или иной вопрос, человек обязан подумать о том, как воспримут сей ответ окружающие его личности, для которых ничто кроме их собственных рассуждений не кажется в полной степени нормой? Ведь честности в таком случае становится все меньше и меньше! Нет, так дело не пойдет. Кто-то все же должен взяться за столь ответственную задачу: дать свободу не только ногам, но и мыслям!» – рассуждал про себя Леонидас, перед глазами которого все еще стояло нелепое выражение лица бедняги торговца.
Глава четвертая
С тех пор как Леонидас обучился главному делу всей своей жизни, получив нужные знания и навыки по архитектуре и искусству скульптуры у учителя Аристэйоса, он начал метаться среди многочисленных идей и планов.
Вот и сегодня, уже простившись с великим скульптором и выйдя через дверь школы в новый, полный радостных ожиданий день, юноша закрыл глаза и подставил лицо солнцу, намереваясь впитать в себя необходимый заряд энергии от вечного светила. Леонидас улыбнулся и постарался задержать улыбку на лице дольше, чем это полагалось делать живому человеку. Но не прошло и минуты, как юноша заметил, что уголки рта начали дрожать, а радость сменилась нетерпением опустить голову и открыть глаза.
– Вот что не присуще каменным изваяниям! На то они и состоят из вечного, побеждающего время гранита, а мы – из хрупкой плоти, подверженной количеству прожитых лет! Природа, конечно же, знает, что делает, но я разгадаю все ее секреты, потому что влюблен в нее. – мечтательно произнес он вслух.
Сегодня Леонидас спешил посетить святилище Геры, расположенное на подножии горного хребта Эвбеи. Он несколько раз в неделю бегал туда, чтобы оставаться со своими мыслями наедине. Юноша смотрел на изображение богини, вытесанное на стенах храма, и недоумевал: по какой же причине здесь отсутствовала до сих пор ее скульптура?… Геру он представлял себе настоящей красавицей, с четкими чертами лица и длинными струящимися волосами, которые спадали в реки, текущие по обе стороны от Герейона, воздвигнутого в ее честь.
Одна из рек – Элефтерион Идор – была олицетворением чистоты и непорочности. Ее любили и почитали настолько, что жрицы святилища использовали воду из нее для очищений. Другая, более бурная, несущая в себе потоки негодования и дикого свободолюбивого упрямства – Астерион, – являлась изгнанной Богами с Олимпа из-за своего неусмиримого нрава.
Леонидас почувствовал в себе потребность отдаться объятиям воображаемой богини-матери, чтобы ощутить ее сверхъестественную поддержку, перенять ее божественную мощь для уверенности в уничтожении прошлой жизни, которую он смог бы заменить новой, преисполненной совершенно невероятными и тем самым еще более желанными стремлениями. Он родился заново, обнаружив в себе абсолютно другого человека, способного понять свое предназначение и сделать то, чего от него ожидали Боги Олимпа.