Ожог от зеркала
Шрифт:
Лизо выдохнул холодом, сдерживая гнев. Затем аккуратно запахнул ворот школярской рубахи, даже поправил что-то пальчиками. Впрочем, запястья он всё-таки проверил. На одном из них нашёлся костяной амулет, который Лизо рассмотрел с деланной небрежностью, чувствуя насмешливый взгляд Грача. Амулет последовал вслед за ладанкой.
– Начинай, медведь, – ласково сказал Лизо. – Зомбируем на бургомистра.
– Прямо сейчас?
– Утром его хватятся. Пойдёт на рассвете.
– Просто зомби или будем фаршировать?
– Ты же считал охрану. Фаршируй на ногти. Только глаза ему не режь.
Тарас окунул ноги в прохладную воду, и зелёная ряска лениво всколыхнулась. Филиппка лежал рядом, закинув руки за голову и глядя на далёкие кудрявые облака.
– Слышь, Тарас, а ты, когда вырастешь, кем хочешь стать?
– Мать
– Нет, ну это рыбий жир от сглаза. Какой Колледж, ты на себя посмотри. Я же серьезно. – Филька мягко изогнулся и сел, смахнув с колена муху. – То есть не то, кем ты там можешь стать или не можешь, а вот кем тебе хочется? Ну, по-настоящему, как летать вот хочется иногда.
– А, ты про это. – Тарас провёл рукой по сухой траве. – С пальца слетел ноготь, но боли он не почувствовал. – Это я не знаю, летать-то мне тоже хотелось. И в Стрелки поступить, и в скоморохи. Да и в школяры тоже. А пуще всего, – Тарас оживился, – изобретателем мне в детстве хотелось стать.
– Тю, в каком это детстве? Ты чё, вырос уже, шпендрик?
– Да ладно тебе. В детстве – это раньше, когда не понимал ни черта.
– А теперь ты много понимаешь, – хмыкнул Филька.
– Да уже побольше твоего.
– Да если б побольше моего, то нечистого не поминал бы.
– Днем-то можно. – Тарас вытащил ногу из воды и беззаботно почесал мокрую пятку. – Ещё три ногтя отслоились и упали, как листья с мёртвого дерева.
– Я и говорю, ребятёнок ты ещё. Днем, ночью – невелика разница. Вот утянет в омут, тогда узнаешь. Хотя изобретателем – это здорово. Придумал машину, а она тебе монет начеканила. Или жратву. А то от наших магов никакого толку.
– Зря ты так. – Тарас посмотрел, как ещё два ногтя упали на пол. – Учительница говорит, кудесники народу жизнь облегчают.
– Ага. Карманы они облегчают, а не жизнь. Вот клад бы найти... Или стражником стать...
– Машинку хорошую придумать, и лучше клада. Завёл, и она тебе то, и она тебе это... Красота. А ты лежишь себе, пузо чешешь.
– Ты и так его чешешь.
Тарас вдумчиво поскреб живот. Почему-то заболели пальцы.
– Так я его от безделья чешу. А так бы я его чесал, а машинка при этом делала что-нибудь.
– Правду матка говорит, что ты лентяй. – Филиппка зачерпнул из пруда воды и смочил себе шею. Вымыть её не мешало ещё пару дней назад, но данный жест не имел отношения к гигиене – стало жарко. Тараса даже бросило в пот.
– Ну и пускай лентяй. Моя мать говорит, изобретателей вообще не бывает. Сказки это.
И ещё два ногтя аккуратно сняли с его руки. Остались противостоящие, на больших пальцах. Но их, конечно, следовало подпрячь в иглы. Тарас, прищурившись, смотрел как лепится над ним облачный зверь. Тело постепенно расслаблялось, уплывая в сладкую даль, пока все желания не исчезли. Пальцы пульсировали, в них стекалась мягкая зелень.
– Готово, что ли?
– Да, можно запускать. Жалко парня. Из него мог бы выйти толк.
– Что ты всех жалеешь, Грач? Чего ему сейчас? Лежит, смотрит какой-нибудь сон из детства. Ему теперь будет только хорошо.
– Но недолго.
– А хорошо не бывает долго. Давай пробивное накладывай. Чтобы твой протеже не облажался.
– Ты уверен?
– Разумеется.
– Это из подоплечных, тайное. Не дай Создатель, что случится? – Лицо Грача потемнело.
– Ты ему не доверяешь? – усмехнулся Лизо, приподняв запястье школяра. Освобождённая рука Тараса брякнулась о лавку. – Или считаешь, обычный зомби пробьёт охрану бургомистра?
Грач молча кивнул и склонился над телом школяра.
Над кроватью у Тараса висела литография Соловецкого монастыря. Обычная строгая графика. Северная гармония чёрного и белёсо-синего цвета. Давно, ещё на первом курсе, он добавил к ней блестящей пыльцы, и получилось хорошо. Мощные крепостные стены отражались
Так же вздымались крепостные башни, и плыли над ними облака, и вода подступала к стенам, вот только навь стала чуточку размытой, подернутой блеклым маревом дрожащей воды, а внизу отражалась ушедшая в зеркало реальность. Глаз не сразу различал подвох, многие вообще его не замечали, хотя зыбкость верхнего контура была очевидной. Тарасу нравилось погружаться в этот морок, испытывая какую-то странную внутреннюю дрожь...
И вот он в зазеркалье.
Оказалось, здесь можно только спать. Снилось всё, что стелилось под ногами. Да иногда направлял движение властный голос, больно дёргая большие пальцы. Наверное, это он сам и говорил, поскольку не повиноваться было невозможно.
Сон, спишь, делай, что хочешь... Что тебе говорят... Или... Горячее Солнце воском топило мозг. Уже рассвело. На рассвете нельзя спать. Вредно очень. Как ему удаётся спать? Или...
Северный... Ступеньки под ногами медленно перемещались, затем в руку уперлась литая рукоять, дверь распахнулась, и земляной угар вошёл в пьяные лёгкие. Ратуша... Плиты мостовой четко печатали шаги в его подошвы, серый камень был влажным и приятно пах. Прохожие оборачивались, глядя вслед, но это не имело значения. Шаг – кто я? – становился всё быстрее, так что плиты перешли на бег, раскачивая ноги упругими толчками. Управа – ему нужно в управу. Светлое здание показалось в конце площади и принялось расти, отражаясь в умирающих зрачках. По глазам хлестнула ветка, веки не дрогнули, девочка и голуби брызнули в разные стороны, лошадь, взятая под уздцы, шарахнувшись, захрапела. Звук пытался пробраться в барабанные перепонки ещё теплого организма. Сердце работало медленно, гулкими точками прокачивая густую кровь. Стоп. Лавочка толкнулась под колени, лопатки обозначили звенящий бетон. Здесь копали ямы под саженцы или просто канаву. Свежая земля восхитительно пахла, переваривая чью-то плоть. Захотелось в землю. Никуда не ходи. Охранник на входе удивленно смотрел в сторону его тела. Белые пальцы ковыряли крашеные доски, отламывая щепки, вырывая металлический крепеж. Надо идти – туловище поднялось, стоп – снова запахло гарью, снизу толкнул браслет, – не подчиняйся. Резная дверь приближалась, охранник съежился, выронил оружие и ладонями закрыл лицо. Та... – кто я такой? – белые пальцы раздавили шею охранника, легко переламывая позвонки, – зачем? Бегают, прячутся по коридору; металлическая пуля ударила в оберег, болты арбалетов разнесло воздушной бронёй, горячий ковёр под ногами пахнет плесенью. Охранник со сломанной шеей повис на мизинце. Ступеньки вверх. Золото и плюмажи на брошенных касках. Петушиные перья мнутся и хрустят под ногами, на палец накололся чей-то глаз, сзади «встали» ещё три трупа... Ещё три пальца, ноготь дёрнуло, свежие зомби ходят слишком медленно, но от них бегут – стой, посмотри в зеркало, стой, стоп, не надо... – чаще толкается в подошвы ковёр, в грудь вползает серый от сытости воздух. Двойной удар дверью об руку, белая кость выскочила из запястья, замок вывалился вместе с кусками полированных, воняющих лаком досок. Бургомистр прячется под столом. Рядом короткий мушкет с резной рукоятью, ладони закрывают лицо, шея наползает под пальцы, но мешает кость, уже красная, торчит, из тела течет наружу жидкость... – остановись, не слушайся, тебя зовут Та... – мягкая шея скользит в крови Тараса, переламываясь вместе с белым пальцем, бурые пятна вместо ногтей – перестань, Тарас, посмотри в зеркало... Зеркало, чёрт, где я... Остановись, посмотри в зеркало, в зрачки, в глаза... Руку схватило огнём, плещет, я убил его, и сюда бежит охрана, что у меня с руками, это... Свароже, это зрачки зомби...