Ожог от зеркала

Доставалов Александр

Школяр раскрыл тяжелые двери тамбура – на втором курсе они внушали ещё большую робость, обернулся на Паллистину, та только пальчиками помахала: иди, мол, голубок... И вошёл, как в воду с вышки прыгнул.

Декан сидел за огромным столом, на котором прилепился хрустальный шар, и смотрел прямо на Ярослава. Руки его, скрещённые, спокойно лежали на столешнице.

Это считалось хорошо.

– Здравствуйте, – промямлил вежливый мальчик. Декан холодно кивнул.

– Вы считаетесь другом Тараса.

Реплика не была вопросом, поэтому Ярослав

только обозначил невнятным движением, что да, мол, считаюсь.

– Так вышло, что я в некотором обязательстве перед вашим другом. И мне бы хотелось это обязательство погасить.

– Но он же в башне рыцарей.

– Да, разумеется. – Декан не делал ни малейшего движения. Если б не артикуляция, могло бы показаться, что с Ярославом разговаривает восковая кукла. – Он сейчас у рыцарей. И его, вероятно, приговорят к смерти.

Ярослав кивнул. Суд должен был состояться через несколько часов. Один из жестких запретов княжества гласил, что свободного человека нельзя держать в неволе. Виноват – казнь, жертва, штраф или арена. Не виноват – свободен.

– И вы сможете этому помешать?

– Да. – Взгляд декана был по-прежнему непроницаем. – Я могу использовать своё влияние с тем, чтобы его приговорили к арене.

– А... – Ярослав замялся. Вопрос так и не слетел у него с языка.

– Оправдать его нельзя, – ответил на междометие декан. – Зомбирование не является оправданием, тем более для мага. Бургомистр убит, стражники тоже. Единственное, что я могу сделать, это поручиться перед присяжными за сам факт зомбирования.

– И вы сделаете это?

– Конечно. Я сделал бы это в любом случае, поскольку факт зомбирования действительно имел место. Странный, неизвестный мне способ. Меня настораживает, что парень остался жив.

– Но это же хорошо, – вырвалось у Ярослава.

– Разумеется. Но зачем валчам оставлять свидетеля? Даже мне неизвестно, как оставить в живых зомби после выполнения задания. – Руки декана чуть дрогнули. – Может быть, его миссия ещё не закончена? Но как можно просчитать столь зыбкую ситуацию? Слишком много вопросов.

– Вы поможете ему?

– Это я ещё не буду считать за помощь. Это я сделал бы для любого из школяров. И на Арене постараюсь ему режим облегчить, знахарством помочь, питанием... Но вы, юноша, пожалуйста, проследите... – декан замолчал, пристально глядя Ярославу в глаза. – Заклятие делили?

Школяр кивнул.

– На троих? С цветным его, Никитой?

– На четверых. Ещё девушка.

– Молодцы. То-то я впросак попал с этим последом.

Декан мягко опустил ладонь на хрустальный шар, погладив безделушку. Затем лёгким движением снял послед, и Ярославу сразу стало легче.

– Проследите, чтобы Тарас, если выберется, пришел ко мне.

Ярослав кивнул. Декан, помолчав, продолжил. Рука его поглаживала хрустальный шар.

– Даже если ему что-то покажется неладно, даже если нужно будет бежать – в любой ситуации. Я ему должен и не нарушу своё слово.

– А Никита... – промямлил Ярослав.

– Ему

я помощи не обещал. Но судьбы цветных иногда сдвигаются в близнец, и я подумаю.

Пальцы декана сложились в отпускающий жест, и очнулся Ярик уже в коридоре. Холодный пот заливал ему глаза. Он представил себе, каково общаться с начальством в иных ситуациях, и зарекся в таковые попадать.

Варька сидела у самой вахты и вроде как дремала, слушая разговоры ведьм. Подойти она пока не решалась.

– И чего, кума? Легче хоть стало?

– Знамо, полегче. Знахарь, он же с умом, не то что Михей со своими травками.

– Вот не нравится тебе Михей. Тот тоже многое умеет.

– Ага. За коленки он тебя хватать умеет, потому и защищаешь ты его.

– А хоть и за коленки. И травы разные знает, коли чего, так облегчение. Тогда, в августе, меня сразу отпустило.

– Ты мне, кстати, восемь ногтей с августа должна. Где они?

– Где, где... В августе. Сама не знаешь? Отстань. Расскажи лучше, как тебя знахарь врачевал. Каков он сам-то?

– Приятный такой. Моложавый, с бородкой. Ничего лишнего, не то что твой Михей.

– Обломилось тебе, значит.

– Ничего не обломилось, а ничего лишнего. А не будешь слушать, дура, так я рассказывать перестану.

– Ладно, говори.

– Так вот. Ничего заваривать он не стал и пить ничего не дал, только вначале чуть воды родниковой, подогретой. Раздеться велел, но так, куртку только, и через две призмы свет на меня навел. Солнечный свет, чистый. Всё чин по чину, всё прям, знаешь, как у богатых. Красиво, в общем.

– Ну.

– Вот. И потом отобрал травки сушеные, сложил их в ступочку, потолок немного и поджег. Но не так, чтобы пламя, а как уголёчки. И дымом этим всё время меня вокруг охаживал. Как кадят в христианской церкви.

– Подкоптил, в общем.

– Тьфу на тебя, дура. Сама как треска копчёная, не шутила бы хоть. Так вот. Потом ещё чашечку специальную взял, она у него раскрашена, будто изразцы такие, а в чашечке вроде обычная вода, пальцы смочил, самые кончики, взял две иголки длинные, с заушинами на конце, и мне вколол рядом с серёжками. Чуток больно, но даже как-то приятно. Вот. Потом пошептал что-то, как водится, светом ещё посветил, уже сквозь дым этот специальный, говорит, как трава прогорит, мне сразу легче станет. Пальцами ещё чуть покамлал, всё посолонь, как положено, по солнышку, да спросил ещё, где я сплю.

– А зачем ему...

– Да уймись ты, дура. У тебя одно на уме. Все страхи про трахи. Он спросил, как кровать стоит, в какой комнате да как засыпаю. Сказал чуть подвинуть, развернувши, чтобы солнышко было в головах.

– У тебя ж там окна нет.

– Окна нет, а он все равно говорит, важно это. Чтобы так было.

– А когда в головах-то? На рассвете али вечером? Или ты крутить теперь кровать свою будешь?

– Вот когда юг, когда центру оно проходит, тогда и в головах.

– И чего? Ты же в полдень не спишь.