Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
Девушка стояла на осевой черте улицы. Самосвал не сходил с осевой, ибо трудно было уловить — куда, в какую сторону кинется девушка в последний момент. И когда стало ясно, что она не успеет отскочить ни вправо, ни влево, Василий вывел машину на самый край дороги так, что передние и задние скаты колес правой стороны на какое-то мгновение оторвались от земли и стали резать воздух над кюветом. Еще мгновение — и весь корпус самосвала начало кренить вправо: правые колеса просели на конусный срез кювета. Переходить на ручной тормоз при такой скорости бесполезно — его сорвет.
Так надеялся Ярцев выйти из аварийной ситуации.
Лишь одного не учел он: как поведет себя груз — более семи тонн щебенки! И случилось непредвиденное. Едва самосвал накренился вправо, затем влево — в момент перехода через кювет, — как перед кабиной распростерлась серая мгла из мелкой крошки дробленых камней. Она, как вздыбленная волна, захлестнула переднее стекло, ослепила обзор справа и слева. Лишь через боковое зеркало можно было увидеть, что делается сзади, и определить, не заносит ли тебя в сторону от намеченного курса, — но только на одно мгновение. В это мгновение Ярцев успел увидеть в зеркале заднего обзора прямую белую черту на асфальте и девушку, стоявшую на прежнем месте. И тут же, чуть впереди нее, выплескивалась из кузова текучей серой массой щебенка. Она, кажется, накрыла девушку или сбила ее с ног и потянула за собой вдоль дороги, будто норовя обогнать самосвал, отчего боковое зеркало тоже ослепило…
Перед глазами серая мгла. Терпкий запах придорожной пыли ударил в нос. Горьковато-горячий песок мгновенно высушил рот. Еще секунда — и самосвал врежется в столб, в дом или… Может врезаться, если не удержишь руль, если поддашься слепой силе страха, не одолеешь дикий в таком случае норов машины. Во мгле она обязательно потянет на опасный путь. Но шофер, даже не видя дороги и не имея возможности остановить машину, обязан управлять рулем по зрительной памяти. Его зрение и чутье как бы перемещаются в скаты передних колес, которые передают по рулевой колонке едва уловимые, но понятные сигналы о неровностях грунта.
Этому не надо удивляться: у водителей машин должно быть и есть второе зрение. Василий Ярцев хорошо помнит рассказ слепого фронтовика, бывшего механика-водителя танка. Тот до сих пор считает, что его лишили глаз врачи в госпитале, а не взрыв мины перед смотровой щелью на лобовой броне. Оставшись без глаз, он провел танк через ров и раздавил пулеметную точку, что отрезала пехотинцев от танков. Ему не верится, что в тот момент у него не было зрения: ведь он видел, кто вытаскивал его из танка, помнит, какое было лицо у санитарки, которая делала противошоковый укол…
Два резких толчка в правое переднее колесо не сбили машину с курса. Ярцев сумел удержать руль и тут же решил кренить влево: справа столбы, дома, впереди канава водостока…
Машина легла набок, проползла по кювету. Мартын, упершись ногами в плечо Ярцева, вырвался из кабины.
Отплевавшись, Ярцев вылез следом и бросился назад к тому месту, где стояла девушка. Надо оказать ей помощь! Других, более серьезных последствий этой аварии, кажется, нет, хотя перед глазами все еще стоит серая с красноватыми прожилками мгла. Под ногами похрустывает щебенка. Вдруг кто-то мягко толкнул в грудь:
— Стой, куда ты, лихач?!
Ярцев тряхнул головой, протер глаза и увидел перед собой девушку в куртке на «молниях». Высокая, взгляд властный… Что ей сказать? Выразить радость, что она жива и невредима, — не поймет. Упрекнуть за гордость — расценит как похвалу.
— Дуреха! — вырвалось из груди.
— Лихач! — опять сказала она.
— Ротозейка! — добавил он.
— Кто-кто? Ну-ка, повтори, — попросила она таким тоном, будто для нее составляло удовольствие принимать оскорбления.
— Ротозейка, — подтвердил Ярцев, озираясь по сторонам: «Куда же испарился Огородников?»
— Не крутись, смотри сюда.
— Нечего смотреть. Одни застежки да «молнии». Под колесами от них ничего не осталось бы, а мне — в тюрьму.
— Трусливых, говорят, и в тюрьме под нары спать загоняют, — кольнула она, предъявляя удостоверение общественного автоинспектора. — Прошу следовать к машине.
Отказ тормозов — проклятие рабочим цилиндрам и тормозным колодкам. Но почему так произошло?
Возле лежащего в кювете самосвала уже стояли люди. Щебенки в кузове словно и не было. Она выплеснулась на асфальт, как вязкая жидкость, под давлением какой-то неведомой силы. Это и помогло сравнительно легко погасить инерцию разгона. А если бы в кузове находился монолит такого же веса?.. Ярцев посмотрел вперед, за канаву водостока, и похолодел: он только теперь разглядел, что там, перед окнами школы, на волейбольной площадке толпились школьники. Сейчас они бегут сюда гурьбой с мячами посмотреть, что случилось.
— Зачем ты послал своего напарника в город? — спросила девушка-инспектор.
— Я не посылал, видно, сам надумал.
— Вон, смотри, вдоль пашни колотит, — показала рукой девушка, — вроде не встречала тут такого.
— А он говорил, что знает тебя. Огородников его фамилия.
— Мартя?
— Он самый.
— Все ясно. Почаще бери с собой таких блудней…
На асфальте перед толпой остановился «МАЗ». Ярцев попросил шофера вытащить самосвал из кювета и протянуть до смотровой площадки.
— Сейчас выдерну… А где пострадавшие? — спросил шофер.
— Пострадавших нет, обошлось так.
— Как обошлось?.. На бугре меня встретил перепуганный кудлатик, глаза навыкате. «Торопись, говорит, самосвал в школу врезался, жуть одна, за «скорой помощью» бегу, детей спасать надо…»
— Врет он, трус и паникер! — послышался за спиной голос теперь уже знакомой девушки.
— А-а… Ирина, и ты тут как тут…
— Как всегда, — подтвердила она и, привстав на подножку открытой двери кабины, начала командовать, куда и как подать «МАЗ».