Заметил я, как тяжело народ в метро спитКак-то тупо и бессодержательно, хотя бывают и молодые на видМожет быть жизнь такая, а может глубина выше человеческих силВедь это же все на уровне могилИ даже больше – на уровне того света, а живут и свет горитВот только спят тяжело, хотя и живые на вид
«Вот мальчик Гоголь в речку прыгает…»
Вот мальчик Гоголь в речку прыгаетПод КиевомИ затевает с кем-то дракуНа берег в ужасе выпрыгиваетИ
видит неземного ракаКровавый ком в клешне держащегоПродолговатыйСебя ощупывает он дрожащегоГоголь –Нет, на месте пока
«Метафизический вандализм…»
Метафизический вандализмКогда выходит грач на нивуИ лапкою скребет ленивоПытаясь прокопаться внизКуда-тоКопает много дней подрядОглядывается, но копаетИ вдруг под ним вскрывается адИ всю Россию заливаетКак о том сообщается в газете Комсомолец Удмуртии
«Подобно большому и влажному аду…»
Подобно большому и влажному адуПрирода рукою отвеснойЗа окнами сеет позор и прохладуА следом и холод, и зверстваА следом паденье всего человекаС седьмого, как мой, этажаЛишь я вот сижу – одинокий калекаУже ничего мне не жальСвятого
«Тропинкой узкой полевой…»
Тропинкой узкой полевой Я шла и кто-то за спиной Вдруг тихим голосом позвал Посмертным именем: Азвал! Обернись! – Но я не обернуласьНет, нет – Азвааал! – нет, яне обернулась – Азвааал! – не обернуласьна голос тихий – Азваал! Азвааал! –меня по имени моему посмертному –Азвааал! Азвааал! – окликнувшему –Азвааал! – из-за спины, когда шлая тихо тропинкою узкою полевой –Азвааал! – почти посмертною, Господи
«Когда мы зайчика купили…»
Когда мы зайчика купилиТолькоОн белым был и нежным былЗатем мы его долго билиНа нашем месте кто б не билЕго?!Не истерзал! не издевался!А он в ответ, злодей, кусалсяДвумя ядовитыми боковыми зубамиИ блестящим телом извивалсяПотом весь копотью покрылсяИ к небу словно столб из пылиОгненнойВокруг все завихряя взвилсяНеправильно мы, значит, билиЕгоНе те заклинания произносилиНе сковывающие, а высвобождающиеВсе наша неопытность и опережающая страсть
«Прогуливаясь по Дахау…»
Прогуливаясь по ДахауС охранником как пальма стройнымВдруг повстречаться и достойноРаскланяться с ним, скажем: ХауДую ду? –Вернее: Ви гейтс? –Нормаль! – отвечаетНу, нормаль – значит, нормаль, значит не рухнул еще порядок мировой
«Едет рыцарь по болоту…»
Едет рыцарь по болотуКонь тяжелый утопаетКто-то там его хватаетОбрывая позолотуС изукрашенных доспеховВот и скрылся под водоюРыцарь, неземных успеховТебе!ТамВ Неизведанных просторах
Прошлое
«Ярко-красною зимою…»
Ярко-красною зимоюГустой кровью залитоюВыезжал Иван ВасильичПодмосковный государьА навстречу подлый людНад царем давай смеятьсяЧто плешивый и горбатыйДа весь оспой исковерканДва царевых человекаОй, Малюта да СкуратаДва огромные медведяИз-за детской из-за спинкиГосударя выходилиНа кусочки всех порвалиНа лохмотья, на прожилкиИ лежит чиста-морознаЯрко-красная дорогаНа столицу на Москву
КУЛИКОВО ПОЛЕ
Вот всех я по местам расставилВот этих справа я поставилВот этих слева я поставилВсех прочих на потом оставилПоляков на потом оставилФранцузов на потом оставилИ немцев на потом оставилВот ангелов своих наставилИ сверху воронов поставилИ прочих птиц вверху поставилА снизу поле предоставилДля битвы поле предоставилЕго деревьями обставилДубами, елями обставилКустами кое-где уставилТравою мягкой застелилБукашкой разной населилПусть будет все как я представилПусть все живут как я заставилПусть все умрут как я заставилПусть победятПусть победят сегодня русскиеВедь неплохие парни русскиеИ девки неплохие русскиеОни страдали много русскиеТерпели ужасы нерусскиеТак победят сегодня русскиеЧто будет здесь, коль уж сейчасЗемля крошится уж сейчасИ небо пыльно уж сейчасПороды рушатся подземныеИ воды мечутся подземныеИ звери мечутся подземныеИ люди бегают наземныеТуда-сюда бегут приземныеИ птицы собрались надземныеВсе птицы – вороны надземныеА все ж татары поприятнейИ лица мне их поприятнейИ голоса их поприятнейИ имена их поприятнейДа и повадка поприятнейХоть русские и поопрятнейА все ж татары поприятнейТак пусть татары победятОтсюда все мне будет видноТатары значит победятА впрочем – завтра будет видно
«Как страшно жить в безжалостной истории…»
Как страшно жить в безжалостной историиСловно на неподвластной истине и оправданию территорииТак Борис Годунов по прошествии стольких чужих слов и делИ сам в результате уверовал, что царевича убил и даже съелА другие, кто действительно был замечен при жизни в этом делеУверились, что святые, что только и делали, что постились – не пили, не ели
ЦАРЕВИЧ ДИМИТРИЙ
Печален образ Годунова,Убившего Димитрия.Пред каждым годом новымВ великолепной митре онЯвлялся с грозными очами,С следами крови явными,И царь бежал, бежал, кричал онИ был похож на пьяного.Обыкновенно ж приходилЗарезанным младенцем,И царь его в слезах молил:«Не я! Куда ж мне деться?!»Таков закон и царств и дел:Где нет порядков твердых,Там учит царственных людейМладенец, только мертвый.
«Как жаль их трехсот пятидесяти двух…»
Как жаль их трехсот пятидесяти двух юных, молодых, почти еще без усовЛежащих с бледным еще румянцем и с капельками крови на шее среди дремучих московских лесовПорубанных в сердцах неистовым и матерым Сусаниным, впавшим в ярость патриотаИ бежавшим отсюда, устрашившись содеянного, и затонувшим среди местного болотаЖаль их, конечно, но если подумать: прожили бы еще с десяток лишних шляхетских лет своихНу и что? а тут – стали соавторами знаменитого всенародного подвига, история запомнила их
