Падает тропическая ночь
Шрифт:
В общем, письмо мне пишет не сестра, а бедняжка, с которой я даже не знакома. Из Буэнос-Айреса никто не пишет, названивают по телефону, и в этих разговорах хотят все решить. Но по телефону нервничаешь и главного не говоришь. Будь Эмильсен жива, все было бы иначе. Сегодня утром от невеселых мыслей я стала искать твое последнее письмо. Я же так и не ответила тебе на вопрос, мечтаю ли я в один прекрасный день снова встретиться с дорогими нам людьми, ушедшими от нас. Не мечтаю, Люси, ты права. Если даже ты не сподобилась, хотя больше меня любишь сказки, куда уж мне. Но видишь, невежественные люди с Севера утешаются этим. Может, дело не в невежестве, а в нищете. Когда
Сказала Роналду о ее словах, но письма не показывала. Он тоже верит в загробный мир. Я сказала, что не верю, а он уставился на меня, словно увидал дьявола во плоти, — и перекрестился! Видно, никогда раньше не говорил с мало верующей типа нас. С вообще не верующей. А потом стал доказывать, что кто-то хотел причинить мне вред и вбил в голову подобные мысли. Тут я, чтобы его успокоить, сказала, что слишком стара и понять кое-что мне уже не дано, а он ответил, что прекрасно знает, как выглядит загробный мир.
Клянусь, Люси, он говорил на полном серьезе. Все знает, говорит, что в первой комнате умерший отец, только он жив-здоров, кого-то стрижет, и когда он сам умрет, то первым делом навестит ненадолго отца, а затем в другой комнате — девочка, ее нянчат Святая Дева и ангелы, пока не умрет он или Вильма и не станет о ней заботиться. А потом, говорит, есть еще комната, там он будет ждать Вильму, пока она не умрет.
Я потом ночью не могла уснуть, все думала об этом. Везет этим недоучкам. Дивно было бы очутиться в первой комнате, представляешь? Хорошо бы оказаться нам там вдвоем, какими мы были в детстве, и ждать маму. Не знаю, помнишь ли ты, такое случалось редко, но иногда мама оставляла нас одних на целый день, уходила сидеть с каким-нибудь больным. А мы не привыкли без нее, скучали безумно целый день, жить без нее не могли. А когда она возвращалась под вечер, такая была радость — обнимать ее, целовать, знать, что она остается с нами навсегда. Навсегда, Люси.
А в другой комнате? В этом смысле я, как Роналду, в другой комнате хотела бы встретить Эмильсен, только маленькую, она была прелестная, тогда останется еще много лет, сорок с лишним, пока она заболеет и уйдет от меня. Хотя на небесах уже не будет расставаний. Хуже всего, ты права, это расставания. А в третьей комнате будут дети Эмильсен, тоже маленькие, нет, подожди, непонятно, где я встречусь с Тито, клянусь, не знаю. Не хочу, наверно, чтобы он видел меня такой, он ведь меня не узнает, восьмидесятитрехлетнюю, скрюченную, колченогую, с довольно редкими волосами.
Когда Тито умер, мне было чуть за сорок, стройненькая была, изящная. И не хочу видеть его, каким он был под конец, бедненький, кожа да кости, бесконечные боли из-за жуткой болезни. Хочу увидеть его, каким он был, когда мы познакомились, сколько мы танцевали вместе, пасодобли, танго, вальсы. Мужчина был хоть куда! Вспоминаю то платье с двойными складками, розовое, с кремовыми кружевами на груди, без рукавов. Вот шуму наделало это платье! Без рукавов! Году где-то в 23-м или 24-м.
Еще вспомнила, Люси. Когда пришло письмо от родных из Италии, то страшное, и мама не могла подняться с постели от горя. Дядю Антеноре, младшего маминого брата, убили в Салониках, на войне. По-моему, ему было лет двадцать пять. Если война шла с 14-го по 18-й, это случилось году в 16-м или 17-м, кажется, не в самом конце. Лет семьдесят назад или больше, Люси, а помню так ясно. А ты помнишь? Мама не могла смириться, тоже ведь была неверующая. И для нас, если кого теряешь, то это навсегда.
А вдруг прав Роналду, а не мы?
Ладно, Люси, на марки для письма уйдет целое состояние, а транснациональной компании у меня под рукой нет, как у некоторых. Но с кем-то надо говорить, извини, если я все о пустяках да о грустном, хорошо хоть сдобрила письмо смачной сплетней для полного комплекта.
Ничего от меня не скрывайте, ты и Кука, выкладывайте начистоту. Никак не дождусь приезда Вильмы! Береги себя, целую и обнимаю,
Нидия.
P.S.
Не забудь про одеяло, если сама не поедешь, пусть привезет Кука.
Глава одиннадцатая
Буэнос-Айрес, 18 ноября 1987 г.
Дорогая мамуся!
Ты права, требуя письма, чтобы мне не раскошеливаться на телефон. У тебя всегда была голова на плечах, надеемся, что и теперь тоже есть, несмотря на твою революционную идею об эмиграции. Ты хоть понимаешь, мамуся, что собралась эмигрировать?
Говорил по телефону с Кукой, он сам звонил из офиса в Люцерне, не пугайся, звонил не я. Так что платила компания. Он подтвердил, что вылетает в Рио около 20 декабря на праздничные каникулы. По его словам, ты можешь снять или купить квартиру, никаких помех не будет. Он все равно едет, надо все уладить с филиалом в Рио, вполне вероятно, его закроют. Он вроде давно это знал, только не хотел заранее говорить тете Люси, пока вопрос не решится.
Как он приедет, вы обстоятельно поговорите, он введет тебя в курс дела, и ты оценишь обстановку. Одно могу тебе сказать сразу: тетя Люси никогда не сможет вернуться, ведь Кука теперь будет в Швейцарии постоянно. Поэтому ты хорошенько все обдумай, подумай о твоем будущем в Рио, не рассчитывая при этом на тетю.
Мы будем без тебя очень скучать, но радостно знать, что тебе намного лучше и верхнее давление у тебя заметно снизилось. Нам также спокойнее от мысли, что на Рождество с тобой будет Кука.
Мам, глаза слипаются, пойду спать. Веди себя хорошо, не переедай, твоя невестка тут говорит, чтобы ты не ходила на солнце без зонтика, ее подарка. Целую, твой сын
Масик.
Государственный секретариат /
Гражданская полиция
Полицейский участок Леблон — Руа
Умберту ди Кампус, 315
Протокол заявления
Сегодня, в среду, 16 декабря 1987 года, в 18 час. 20 мин. записано следующее заявление. Сеньор Отавиу Педру Оливейра да Кунья, 22 лет, умеющий читать и писать, предъявитель удостоверения личности номер 6087, выданного полицией штата Минас-Жерайс, наемный работник по уборке помещений в многоквартирном доме по улице Генерала Венансиу Флореса, 119, район Леблон, заявляет, что его сестра Мария Жозе Оливейра да Кунья, несовершеннолетняя, пропала с места своей работы на улице Игарапава 120, квартира 205. Девушка работала в качестве домашней прислуги, главным образом, няни. Точный возраст пропавшей установить не удалось, так как заявитель не помнит даты рождения. Он утверждает, что ей исполнилось тринадцать лет, тогда как сеньора хозяйка квартиры 205 сообщила по телефону, что девушка заявляла о четырнадцати. Сеньора назвалась Ньевис Кастру Атайди и явится для дачи показаний завтра. Вызвана на 18 час. 30 мин.