Шрифт:
Кожева Елена Борисовна
Родилась и выросла в Иркутске. Окончила Сибирский колледж строительства и предпринимательства по специальности «инженер-строитель».
Литературой увлечена с детства, первый роман написала в 14 лет. Опубликованы роман «2000 часов», рассказ «Мой счастливый черный кот» (вошедший в сборник «Зимняя сказка»), роман «Мой друг Симоне» (в сборнике «Черное, красное, белое». МОО «СПИК Титул, 2017).
Роман «Падая с Олимпа»
Я лучше обо всем напишу. Так будет правильнее. Наверное, в жизни каждого наступает такой момент, когда, глядя в глаза напротив, не особенно хочется
Думаю, не стоит ныть и жалеть себя. Случись мне встретить Дьявола во всем его грозном величии – я обратился бы к нему с одной-единственной просьбой: дать мне шанс повторить пройденный мною путь и ничего не менять. Я правда ничего не хочу менять, правда! Я был счастлив, черт, да я даже в детстве не бывал так счастлив, когда мне дарили игрушки и водили кататься на «чертовом колесе»! Нет! Счастье – это встретить свою любовь и подняться за ней на вершину самой высокой горы или рухнуть на острые камни глубочайшего ущелья. У меня была такая любовь, и хоть я сейчас пишу о ней с пронизывающей горечью, мне нечем больше похвалиться перед людьми, в руки которых попадет когда-нибудь эта рукопись. Я позволил им, моим будущим читателям, осудить меня, но очень бы хотелось, чтобы они постарались понять: не бывает праведников, не совершивших постыдных деяний, как не бывает подонков, не желавших сотворить добро. Благими намерениями выстлана дорога в ад, но понять это можно только угодив туда и увидев своими глазами костры инквизиции, пылающие и зовущие.
Но даже умирая, я буду видеть карие глаза и каштановые густые пряди, пахнущие медом, а пленительная, чуточку наглая улыбка будет освещать мне путь в чужую, потустороннюю бездну.
1
Деньги – это средство к осуществлению надежд. Сами по себе деньги – полная фигня, бумажки и железки, не более, но вот то, что можно совершить с их помощью, действительно заслуживает внимания. Всё, даже бесценные на первый взгляд вещи, имеет свою стоимость. Я всегда презирал деньги, быстро поняв своим недетским умом, что ничего хорошего от них моя семья не видела. Чтобы правильно тратить деньги, нужен безупречный вкус, иначе процесс зарабатывания и траты превратится в нудное бессмысленное действие, не приносящее никакой радости.
Мы жили бедно. Мать пила почти каждый день, а отец напивался до такой степени, что его состояние и опьянением-то назвать было нельзя. Оба они работали от случая к случаю: мать мыла полы, подметала двор перед подъездом, собирала бутылки, отец… а черт с ним! Денег не было никогда. Жалкие копейки тратились на хлеб и водку, которую разливал по грязным бутылкам сосед с первого этажа, делая ее из технического спирта.
Я ненавидел своих родителей. Часто, слыша по телевизору утверждения, что дети из неблагополучных семей, избитые и голодные, все равно продолжают любить своих пап и мам, я хохотал и злился. Меня это не касалось. Я ненавидел их и все ждал, что вот однажды подъедет к нашему дому большая красивая машина и увезет меня в чистый светлый дом на холме, а встречать меня выйдет другая мама – синеглазая, в длинном шелковом платье. Мечты оставались мечтами, а ненависть росла вместе со мной. И еще я не пил. Пока оставался ребенком, мне никто не предлагал, а потом, повзрослев, я начал понимать, что пьянство – это тупиковый путь. Мне не нравился запах спиртного, мне ненавистны были пьяные грязные люди, похожие больше на помоечных собак, чем на людей. Я ненавидел ругань и грязь, тараканов в заплесневевших тарелках, битые бутылки на рваном, утратившем цвет линолеуме. Смрад, тараканы, мыши, холод, брань, грохот кулаком в дверь в четыре часа утра, слезы матери… Бож-же, какой странной и отвратительной была моя юность!
Но с тех пор, как мне исполнилось семнадцать, меня не покидало чувство, что я создан для другой участи. Я неплохо, хоть и с ленцой, учился, много читал, проглотив всю школьную библиотеку за какие-то два года. И, несмотря на отсутствие друзей, научился получать от людей желаемое. Скорее всего, меня жалели, а может, даже и восхищались моей силой воли. Я с гордостью, бывало, говорил, что не поддался дурному влиянию семьи, а нашел свой, правильный путь. Дома на меня плевать хотели, кажется, забыв, что я есть на белом свете, – и я был обречен делать выбор: идти шляться по помойкам и воровать (а потом, само собой, сесть на шею государству в одной из колоний) или начать делать то, что делал я. Стараться выплыть. Любой ценой. Учителя меня зауважали, парни сторонились, потому что ни одному семнадцатилетнему представителю сильной половины человечества, учащемуся в провинциальной, захламленной школе, не придет в голову посвящать себя наукам. А девчонки? Я очень нравился девушкам, они прямо-таки с ума от меня сходили, и это притом, что одет я был неважно и модных стрижек не делал. Домой я их по понятным причинам не приглашал, и занимался любовью в их девичьих спаленках с чистенькими обоями в слоников и кружевными шторками. И подарков я им не дарил, и комплиментов не делал. Правда, позже я научился всем этим премудростям и бросал почти сразу после близости…
Однажды я спросил очередную подружку, весело болтавшую, лежа со мной рядом на меховом покрывале:
– Что ты находишь во мне? Ведь меня даже наркоманы сторонятся!
Она заткнулась и недоумевающе уставилась на меня:
– Ты чего, совсем уже? Че всякую ерунду спрашиваешь? Ты же король секса!
Можно подумать, что в свои неполные семнадцать она была в состоянии отличить короля от шута! Ее трахнули-то всего неделю назад! Ненавижу ложь! Я ее как человека просил ответить, а она понесла свой бабий бред, нахватавшись от подружек непонятных эпитетов из дешевого кино. Мне правда было важно знать. Я же постигал в ту пору самого себя. Я спросил ее снова:
– Это все полная чушь! – Мой тон отрезвил ее. – Ты не могла знать, какой я в постели, когда только познакомилась со мной, разве нет?
Тут она скисла:
– Да, не могла, но девчонки говорили… А потом, у тебя такой взгляд! – Глаза ее восторженно распахнулись. Это было уже ближе к делу, и я ободряюще хмыкнул:
– Что за взгляд?
– Такой… такой дикий, внимательный. – Она облизнула губы и снова полезла целоваться.
Что ж, познавательно. Девочке захотелось экзотики, а кто я еще, как не экзотика: парень из трущоб, от которого разит только им самим и во взгляде которого вечный голод! Пусть так. Потом я еще не раз слышал нечто подобное и не раз видел сумасшедшие женские глаза, следившие за каждым моим движением. Это льстило и быстро надоело. Я, поняв, что женщину можно покорить не дорогими игрушками, не брюликами и не интеллектом, а простой сексуальностью, устал от этих игр. И стал искать что-нибудь стоящее, чтобы страсть поднялась выше пояса к мозгу и там превратилась бы в сильное, сметающее все на своем пути чувство.
После школы я поступил в институт на архитектурный факультет. Мне было все равно, где продолжать образование. На родителей надежды не было. Мать к тому времени превратилась в трясущуюся каргу, отец частенько не возвращался домой, спал на полу в подъезде за мусоропроводом, и по нему ползали вши. Я ушел жить в общежитие и с первой же стипендии купил себе приличные джинсы.
В институте история с девушками повторилась. Существенным отличием было только то, что я перестал спать со всеми подряд, опасаясь всяких мерзких болезней. Недавно в соседней комнате умер парень – пятикурсник с машиностроительного. Поговаривали, что от гепатита С. «Мне только умирать не хватало!» – думал я, слушая его соседа Сашку Черемилова, рассказывающего мне эту печальную историю во всех подробностях. Сашка был в курсе моих похождений, он-то как раз и явился моим вроде как спасителем.
– Ты бы, Виталя, унял свои гормоны, – закуривая, мрачно поглядел он на меня из-под густых бровей. – «Цивилизация и сифилизация развиваются параллельно», как говаривал доктор Ван Хельсинг, и здесь он оказался абсолютно прав.
– Спасибо за совет, – фыркнул я, – только он слегка запоздал. Я уже и так прекратил загулы.
– С чего бы? – улыбнулся Сашка, пуская в провонявший капустой воздух колечки дыма.
– Да ты погляди сам: с кем тут спать?! – возмущенно воскликнул я. – А еще говорят, что, став студентками, девочки расцветают, как же!
– С пацанами спи, – невозмутимо пожал плечами Сашка.
Я задохнулся и махнул рукой.
Время шло. Я окончил второй курс, а Сашка, успевший стать мне другом, защитил диплом и переехал в Москву – под крылышко к влиятельному родственнику, обещавшему помочь ему открыть собственный кабинет психологической помощи. Успех уже стучался в Сашкины двери, когда я получил от него странное письмо. Обычно мы созванивались или слали друг другу электронные письма, но на этот раз он меня удивил необычностью послания. Прямо девятнадцатый век! Это было первое письмо в конверте, которое я получил за всю свою жизнь.