Падающие в небеса

Лапидус Азарий

Пауза затягивалась, у Шимона дрожали губы, и он, судя по всему, просто не мог говорить, а Матвей под впечатлением увиденного не решался продолжить свои занятия.

Прервал паузу старик:

– Вы спросите, как мне удалось спастись? Не знаю, видимо, так было угодно Всевышнему, что из всех моих родных выжил я и двое племянников. Три человека из семнадцати.

Матвей удивленно посмотрел на Шимона: на снимке было значительно меньше людей. Может быть, старик что-то путает?

– Я вижу в ваших глазах вопрос: откуда семнадцать? Объясню. Фотография двадцать восьмого года. За десять лет до аншлюса. К моменту насильственного присоединения Австрии к Германии наши родители

уже умерли. И слава богу, что им не пришлось пережить тот ужас, который выпал нам. Брат и сестры были женаты и на троих имели десять детей плюс я – тогда еще холостой. Итого – семнадцать человек. Брат и одна из сестер, закончившие Берлинский университет, какое-то время жили в Австрии, потом переехали в Германию, где вместе с семьями и погибли, остальных забрали в концлагеря здесь, в Вене.

– А сейчас у вас есть семья? – спросил Матвей.

– Да, после того, как Красная Армия освободила меня из лагеря, я в конце сорок пятого года женился, а через год у меня родился первый сын. Мы с женой приняли единогласное решение назвать мальчика Иосифом. Вот только причины, побудившие это сделать, у нас были разные. Я выбрал это имя в память о моем отце, а моя супруга в честь освободителя Вены генералиссимуса Иосифа Сталина. Поэтому когда через год у нас родился второй сын, то я настоял, чтобы его назвали Бенджамин. И не столько в память о моем дяде Бенционе, завещавшим нам после своей смерти несколько десятков тысяч книг, сколько чтобы в пику русским мотивам добавить в семью и американские. Ведь имя Бенджамин звучит очень по-американски. Вы не находите?

– Да, – ответил Матвей, все еще потрясенный рассказом о гибели большой семьи Шварцев. – А почему вы говорили, что одиноки? Где же сейчас ваши дети?

– Они, к счастью, живы и здоровы, живут в Вене. Один из них адвокат, другой врач. Видимо, скоро я буду дедушкой. В этом смысле у меня все в порядке, и по воскресеньям у нас на обеде собирается вся наша семья с сыновьями и невестками. Но жизнь моя, шесть дней в неделю, связана с этим магазином, с поиском старых и новых книг, и я понимаю, что никто из моих детей помогать мне в этом не хочет. – Шимон замолчал, и в помещении магазина воцарилась тишина. Длилась она, как показалось Матвею, целую вечность, пока старик не заговорил вновь: – Пойдемте, перекусим, сегодня я принес бутерброды с рыбой.

Мотя, конечно, предпочел бы пище материальной пищу духовную, но он боялся обидеть Шимона своим отказом. Юноше настолько нравился хозяин магазина, что не хотелось доставлять ему даже мелкую неприятность.

На следующий день Матвей опять появился в магазине с утра и провел там почти весь день, забрав с собой на ночь очередные две книги. Родители удивлялись, откуда у сына берутся силы работать почти целые сутки. Они опасались, что с мальчиком может что-нибудь случиться, но Мотя чувствовал себя прекрасно, как будто подпитываясь энергией от прочитанного, и самое удивительное, что на третий день занятий он уже довольно бегло прочитывал книги на немецком. Словарный запас в текстах был небольшим, он сопутствовал формулам и повторялся от книги к книге. Смысл непонятных слов Мотя выяснял у Шимона, мгновенно их запоминая. Старик восхищался талантливым юношей, он привык к его ежедневным занятиям, абсолютно не отвлекавшим Шимона от работы. Мало того, когда ему надо было уезжать в банк, он дважды оставлял магазин открытым на попечении Матвея.

Наконец наступил предпоследний день пребывания Лифшицев в Австрии. Мотя, понурый, пришел к открытию магазина.

Шимон, почувствовав плохое настроение Матвея, поинтересовался:

– Что-то случилось?

– Да. Во-первых, сегодня мой последний день здесь, а во-вторых, у меня кончилась тетрадь, а я хотел бы еще кое-что записать.

– Ну, если с первым я ничего поделать не смогу, то второе поправимо. Я хотел сделать вам подарок и все время думал, что же могу преподнести на память, значимое и весомое. И сейчас вдруг понял. Я подарю вам тетрадь.

Мотя с удивлением посмотрел на Шимона: странная трактовка слов «значимое и весомое».

Старик, увидев вопрос в глазах юноши, рассмеялся:

– Не смотрите на меня так. Может быть, пройдут годы, и вы поймете, какое сокровище оказалось у вас в руках. – Шимон предложил Моте следовать за ним в кабинет. Там он открыл сейф, стоявший у стены, достал большую тетрадь в темно-коричневом переплете и протянул Матвею. – Возьмите. Это вам.

Юноша перевернул несколько страниц. Ему сразу бросилось в глаза, что записи велись тремя разными почерками и больше трети листов остались чистыми.

– Вы знаете, кто автор этих трудов?

– Пока нет, – честно ответил Матвей.

– Это – записи великих ученых: Минковского, Борна и Эйнштейна, по-видимому, случайно оказавшиеся в одной тетради. Я не знаю ее истории, она попала ко мне от дяди Бенциона вместе со всеми его книгами.

Матвей крепко держал тетрадь двумя руками. Теперь уже у него выступили слезы. Ведь каждое из перечисленных Шимоном имен имело магический смысл для любого физика или математика.

Мотя переложил тетрадь в левую руку, подошел и тепло обнял старика.

Из Вены уезжали вместе с большой группой эмигрантов. На всякий случай к самолету, отправляющемуся в Рим, их привезли с большим запасом времени, поэтому пассажиров долго держали в зале ожидания.

Мотя подошел к отцу.

– Папа, а можно, когда ты будешь заполнять документы, записать меня не Матвеем, а Мэтью?

– Думаю, что да. Но скорее всего это произойдет уже в Штатах. Кстати, наверное, нам придется немного изменить и фамилию, очень уж не по-американски звучит Лифшиц.

– А как будет?

– Например, Липсиц. Как тебе?

– А что? Здорово! Мэтью Липсиц. – И повторил еще раз, как будто привыкая: – Мэтью Липсиц.

– О чем это вы? – спросила подошедшая мать.

– Мотя новое имя себе придумал. Имя, с которым он войдет в историю!

Глава 22

Вместе с Липсицем со своих мест поднялись и двое, сидевших за соседним столиком. Официанты, решив, что посетители наконец собрались уходить, приглушили свет в зале, но Сапожников по-прежнему оставался на месте. Он не успел донести до Моти самое главное: что любит его дочь по-настоящему.

В это время дверь ресторана раскрылась, и в ее проеме на фоне ярко горящего света, прожектором бьющего из лобби гостиницы, показалась потрясающая женская фигура. Разглядеть лицо женщины было невозможно. Она застыла на пороге и смотрела на стоявших людей. Убедившись в том, что ей нужно именно сюда, дама прошла внутрь, и тут все узнали вошедшую.

– Софи! – воскликнул Липсиц, не сумев скрыть своего удивления.

– Да, это я.

– Как ты меня нашла?

– Очень просто. Ты же никогда не умел врать, папа. Не получилось у тебя и сейчас. Сказав, что ты едешь на встречу со шведом в аэропорт, ты мог обмануть меня наполовину. Обзвонив гостиницы, расположенные в аэропорту, и не найдя там шведа, к которому ты якобы поехал, я решила объехать рестораны и уже в первом натолкнулась на вашу теплую компанию. – Софи обвела всех присутствовавших взглядом: – Здрасьте!