Падение Аккона
Шрифт:
Герольт схватил Мориса за плечи: он видел, что его друг вышел из себя.
— Перестань! — шепнул он. — Ничего ты этим не добьёшься! Совсем наоборот. У него и так ненависти с избытком.
— Нам надеяться не на что, — проговорил взбешённый Морис. Он стер плевок с лица, но все же замолчал.
Саид открыл дверь темницы, расположенной напротив, и вошёл за решётку.
— Не сдох ещё? Смотри-ка, какой крепкий! Ах ты, вонючий badawi! — заревел Саид, когда человек пошевелился и издал слабый звук.
До Герольта доносились стоны закованного человека и проклятия надсмотрщика. Презрительно
— Наш достопочтенный эмир знает, как следует принимать высоких гостей! — издевательски продолжал Саид. — Поэтому я принёс свежий хлеб и целое ведро холодной воды. Тебя, должно быть, мучает жажда, потому что вчера тебе не давали пить. Но нашу забывчивость ты нам, конечно же, великодушно простишь.
Саид злорадно рассмеялся и поставил ведро с возле самой решётки. Дотянуться до него прикованный к стене узник никак не мог. Хлеб Саид тоже бросил на грязный пол достаточно далеко от своей жертвы.
— Попробуй-ка достань! Ты должен будешь хорошо постараться!
Саид ещё раз пнул узника, запер решётку, взял лампу с полки и ушёл.
Едва Саид исчез, оборванный бедуин отчаянно потянулся к ведру с водой, но достать его не мог. Цепь, которой его руки были прикованы к кольцу в стене, была слишком короткой. Однако ноги бедуина, схваченные оковами как и у рыцарей, до ведра дотянуться смогли. Поэтому он натянул цепи ручных оков и вытянул ноги как только мог. Он пытался достать ногой до края ведра. Ему не хватало совсем немного. Саид хорошо знал, где поставить ведро, чтобы попытки несчастного оказались напрасными муками!
У Герольта сжалось сердце, когда он увидел, как человек пытается дотянуться до ведра хотя бы кончиками пальцев ног. Он слышал стоны несчастного — железо оков впивалось в его руки, когда он натягивал цепь, чтобы преодолеть последние вершки к воде.
Наконец бедуину удалось сделать такое, что Герольт едва поверил своим глазам. В последнем отчаянном рывке он дотянулся до ведра большим пальцем ноги и опрокинул его. Вода разлилась по грязному полу. Бедуин прижался лицом к плитам, стараясь успеть всосать как можно больше воды, прежде чем она исчезнет. До рыцарей донёсся вымученный стон. Узник бессильно обмяк на полу.
— Помилуй Бог Саида, когда пробьёт час расплаты! — прошептал охваченный гневом Морис.
Герольт молча кивнул и подошел к решётке поближе.
— Что ты хочешь сделать? — спросил Морис, хотя сам уже обо всем догадался.
— Сдвинуть полное ведро воды мне ещё не по силам, — тихо сказал Герольт. — Но, возможно, мне удастся подтолкнуть к нему хлеб. Молись, чтобы у меня это получилось!
— Буду молиться! — пообещал Морис.
Герольт мысленно обратился к Святому Духу с мольбой о помощи, уставился на лепёшку и полностью сосредоточился на том, что собрался сделать. На этот раз установить связь с таинственным источником внутри себя ему удалось быстрее, чем при первой попытке на «Калатраве». Казалось, силы его тела и воли теперь знали путь, на котором они должны объединиться, чтобы раскрыть божественный дар. Он чувствовал, что все другие мысли и ощущения покинули его, что из глубин его существа поднимается та священная сила, которой он был наделён в подземном святилище Аккона.
Герольт снова испытал мучительное жжение, охватившее его тело. Особенно сильно горел лоб. В тот же момент Герольт почувствовал сопротивление, которое оказывал хлеб, будто он трогал его и двигал вперёд собственной рукой. Пот градом катился по лицу и телу Герольта. Но он не снижал; внутреннего напряжения, и хлеб действительно начал двигаться.
Через отверстия в потолке уже почти не проникал свет. Однако бедуин заметил, что хлеб двигается и медленно приближается к нему. Он вздрогнул так, будто его ужалил скорпион, и в страхе прижался к стене. Наверное, появление самого сатаны не испугало бы его больше.
— Не бойся! — крикнул ему Морис. — Хлеб протягивает тебе мой друг! Я знаю, что это кажется безумием, но он и в самом деле делает это. Небесные силы помогают ему совершать чудеса!
Голова со спутанной седой бородой и всклокоченными волосами дёрнулась и приподнялась. Человек, на корточках сидевший у стены, посмотрел на Герольта и Мориса.
Герольт из последних сил продолжал двигать хлеб в сторону незнакомца. Он уже висел на решётке, едва держась на ногах.
— Возьми и ешь! — прошептал он наконец. — Силы вернутся к тебе.
Бедуин медленно протянул дрожавшую руку к хлебу. Даже дотянувшись до хлеба, он продолжал чего-то ждать. Но голод одержал победу над страхом, и бедуин схватил хлеб. Его руки лихорадочно тряслись, когда он поднес хлеб ко рту и осторожно откусил от него. Первый кусок незнакомец пережёвывал очень долго. Было видно, что он заставлял себя соблюдать осторожность. Внезапно он перестал жевать и прижал хлеб к лицу.
В подвале стало так темно, что Герольт различал лишь смутные очертания фигуры за решёткой. Но ему показалось, что плечи человека вздрагивают от безмолвных рыданий.
Герольт немного подождал, а потом задал тот же вопрос, который остался без ответа в первый вечер их заточения:
— Как тебя зовут?
Человек опустил хлеб, но ответил не сразу.
— Джамал Салехи, — донёсся слабый гортанный голос.
Герольта охватило такое чувство, будто он одержал ещё одну победу.
— Не теряй надежды, Джамал Салехи! — с усилием прокричал он. Герольту все ещё не хватало дыхания. — Не доставляй им такой радости. Верь, что последняя битва ещё не закончилась! Пусть эмир думает, будто крепко держит нас в руках. Но он ошибается!
День нашего освобождения близок! Даю слово: мы тебя не бросим!
Стоило Герольту произнести эти слова, как тут же он почувствовал, насколько смехотворным казалось такое обещание. Морис саркастически хмыкнул за его спиной.
Стыд отрезвления охватил Герольта. Сквозь влажный зловонный мрак, окружавший их, в темницу пробрался страх, и он проник в самую душу Герольта. Страх перед жалким концом, который ожидал тамплиеров, несмотря на их золото и драгоценные камни. Надежды, которые Герольт и Морис возлагали на Тарика, он, пожалуй, мог и не оправдать. Да что там: у него просто не было такой возможности! Потому что, если Тарик действительно остался на свободе, его первой и священной к тому же обязанностью было спасение Святого Грааля, а вовсе не их освобождение.