Падение ангела
Шрифт:
— Мой день рождения на самом деле установлен неточно. Я родился, когда отец был в плавании, тогда некому было об этом позаботиться, и днем рождения поставили день, когда поступила справка о рождении, но я родился до двадцать второго марта, это точно.
— Чем раньше, тем вероятность меньше, — равнодушно вымолвила Кэйко. — Все равно, скорее всего, это не имеет никакого значения.
— Не имеет никакого значения? — сердито переспросил Тору.
Неважно, что до сих пор он не очень-то верил этому нелепому рассказу, но сказав, что вещь, лично его касавшаяся, не имеет никакого значения, Кэйко намекнула на
Разноцветный бисер на вечернем платье Кэйко, отражая огонь камина, сиял, окутывая ее всеми цветами радуги.
— …Да, не имеет значения. Ведь ты, пожалуй, с самого начала был ненастоящим. Нет, на мой взгляд, ты точно подделка.
Тору впился взглядом в профиль Кэйко, которая делала такое категоричное заявление, обращаясь к огню в камине. Этот профиль, очерченный светом пламени, был просто великолепен. Отражавшийся в зрачках огонь придавал еще больше прелести гордо поднятому прямому носу, она безжалостно подавляла детские капризы того, кто был рядом.
Тору почувствовал желание убить: он думал, как ему это сделать, как вывести эту женщину из себя, заставить молить о пощаде. Казалось, задуши он ее или толкни лицом в огонь, Кэйко спокойно повернет к нему свое гордое пылающее лицо. Лицо в величественном ореоле пламени. Тору сжигало самолюбие, он боялся, что следующие слова Кэйко заставят его самолюбие истекать кровью. Больше всего в жизни он боялся, что такое вдруг случится — оно было больно гемофилией: во второй раз потерю крови ему не остановить. Именно поэтому Тору воспользовался собственными эмоциями и провел черту между самолюбием и чувствами, избежал опасностей любви и защитил свое тело бесчисленными шипами.
Но Кэйко, не прилагая ни малейших усилий, не нарушив привычного поведения, одними словами демонстрировала свою необычайную силу духа.
— …Если ты в оставшиеся полгода не умрешь, то окончательно станет ясно, что ты подделка или, по меньшей мере, не возрождение того чудесного семени, которое искал господин Хонда, а так, что-то наподобие подвида у насекомых; я-то думаю, что полгода и ждать не стоит. Я полагаю, что тебе не суждено умереть в эти полгода. Ты избежишь этого и не заставишь никого сожалеть об утрате. И нет никого, кто, увидев бы во сне, что потерял тебя, проснувшись, вдруг почувствовал бы в этом мире твою тень.
Ты простой маленький находчивый деревенский проныра, который, желая поскорее прибрать к рукам имущество приемного отца, вяло старается добиться того, чтобы отцу запретили распоряжаться имуществом. Ты удивлен? Я все знаю. Получишь деньги, а потом чего захочешь — карьеры или счастья? Все равно это будут обычные мечты заурядного молодого человека и ничего больше. Образование, которое тебе дал господин Хонда, в нарушение его замыслов всего лишь разбудило твою подлинную натуру.
В тебе нет ничего особенного. Я гарантирую тебе долгую жизнь. Никакой ты не избранник небес, ты и твое поведение совсем не одно и то же, в тебе нет яркого как молния света юности, который мгновенно уничтожает несущего его. В тебе есть только незрелая старость. Твоя жизнь похожа на жизнь взаймы.
Тебе не убить нас — меня и господина Хонду. Ведь
Ты действительно сметливый паренек, просто находка для этих денежных фондов по выращиванию талантов: получил деньги на учебу — и без труда сдал экзамены в университет, а там и на прекрасную работу. Ты всего лишь пропагандистский материал тех гуманистов, которые заявляют, будто только помогите им материально — и они накопают сколь угодно зарытых в землю талантов. Господин Хонда слишком благоволил к тебе: это и сообщило тебе необычную уверенность в себе, но он, что называется, в этом смысле «переборщил». Если дозировка правильна, еще можно вернуться на верный путь. Вот стал бы секретарем какого-нибудь вульгарного политика, и тут бы у тебя открылись глаза. Я всегда готова тебя познакомить.
Тебе стоит запомнить мои слова. Все, что ты видел, узнавал, в чем не раз убеждался, все это представало тебе всего лишь в крошечном кружке зрительной трубы с тридцатикратным увеличением. Ты, наверное, был счастлив, когда думал, что это твой мир.
— Вы же сами вытащили меня оттуда!
— Ты с радостью покинул его, ведь всегда считал, будто отличаешься от других, разве не так?
Киёаки Мацугаэ захватила внезапно вспыхнувшая страсть, Исао Иинуму — миссия, которую он должен был выполнить, Йинг Тьян — чувственные наслаждения. А что захватило тебя? Только не имеющее оснований сознание, что ты не такой, как все?
Судьба приходит к людям откуда-то извне и вертит ими помимо их воли — в этом смысле и Киёаки, и Исао, и Йинг Тьян имели свою судьбу. Ну а к тебе что пришло извне? Мы!
Кэйко рассмеялась, заставив искриться зеленые с золотом перья павлина, которыми платье было расшито на груди.
— Да, два равнодушных, пресытившихся жизнью циничных старика. Твоя гордость позволит назвать нас судьбой? Столь отвратительных деда и бабку. Старикана, подглядывающего за влюбленными парочками, и старуху-лесбиянку.
Ты намеревался познавать мир. Для такого ребенка мы были всего лишь «перспективой», стоявшей на грани смерти. Мы были из той же породы тертых калачей и пришли, чтобы вытащить из той среды человека, который был целиком погружен в себя. Уверена, что больше никто ни разу не постучал в твою дверь. Поэтому ты мог бы прожить всю жизнь, так и не услыхав этого звука, а когда это произошло, то ничего не изменилось. Ведь у тебя не было судьбы-предопределения. Не могло быть красивой смерти. Не способен ты стать таким, как Киёаки, Исао или Йинг Тьян. Ты можешь стать просто банальным наследником состояния… Я пригласила тебя сегодня, намереваясь сделать так, чтобы эта мысль полностью и окончательно проникла в твое сознание.