Падение царей
Шрифт:
Душистые ветки кедра и ароматные травы поместили на самый верх костра, а на них положили тело Гектора, в богато изукрашенных золотом одеждах; его мертвые руки сжимали рукоять меча, во рту у него было золотое кольцо, чтобы заплатить перевозчику.
Когда вспыхнул огромный погребальный костер, Каллиадес увидел, что царю Приаму помогают выйти на балкон, чтобы тот мог посмотреть. Царь был слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но Каллиадес почувствовал острую жалость к старику. Гектор был любимым сыном царя, и Каллиадес думал, что Приам любил его настолько, насколько вообще способен был кого-нибудь любить. Теперь все сыновья его были мертвы, кроме Полита.
Приам, стоя на балконе, держал рядом с собой Астианакса. Ребенок возбужденно закричал и захлопал в ладоши, когда потрескивающее пламя взметнулось высоко в ночное небо.
После погребальной церемонии на стены вернулось знакомое оцепенение. Поединок и смерть Гектора привели людей в ярость, а дождь их освежил. Два дня они ходили с гордым видом. Как и Гектор, они были воинами Трои, готовыми бороться за город до последней капли крови.
Но недостаток еды и длинные дни, когда ничего не происходило, возымели свое действие, и все снова поддались безделью и скуке.
Каллиадес наблюдал за далеким облачком пыли. Сухая земля впитала всю дождевую воду, и теперь снова была пыльной, как и перед грозой.
Рядом с Каллиадесом и Баноклом стоял Борос Родосец.
— Ты видишь, что там такое? — спросил Каллиадес желтоволосого парня. — Твои глаза моложе наших.
— Я не уверен, господин, — признался воин. — Там корова?
Банокл изумленно посмотрел на него.
— Какая еще корова, ублюдок? — спросил он.
— Вон там, — юный воин показал в сторону Могилы Ила, где бродил отбившийся вол, предназначенный для жертвоприношения, и щипал траву.
— Я имел в виду — вон там, за Скамандером, — сказал Каллиадес. — Там облако пыли. Похоже, всадники, и, может быть, они сражаются.
Воин прищурился и признался:
— Не знаю.
Банокл предположил:
— Может, это стадо свиней, которых гонят к Трое, чтобы зажарить. — Он нахмурился. — Они должны быть невидимыми, эти свиньи, чтобы их можно было прогнать мимо врага. Но, — возразил он сам себе, — мы не можем открыть ворота, поэтому как они сюда попадут? Значит, это, скорее всего, проклятые невидимые свиньи с проклятыми крыльями, готовые перелететь через стены прямо на вертела.
Каллиадес улыбнулся.
Борос, очевидно, ободренный этой болтовней, обратился к Баноклу:
— Командующий, у меня есть просьба.
— Какая? — буркнул Банокл без интереса.
— Когда мы выиграем эту войну, я бы хотел вернуться к своей семье на Родос.
— А зачем ты мне это говоришь? Мне плевать, что ты будешь делать, — Банокл хмуро посмотрел на него.
Борос нерешительно глядел на командующего, как глядел бы на незнакомого и, возможно, опасного пса. Потом сказал:
— Но у меня нет колец, господин. Я был со скамандерийцами больше года, но мне заплатили только один раз, на праздник Персефоны, когда я получил три серебряных кольца и шесть медных. Теперь они кончились, а кольца моего брата забрали с его трупа. Я не могу вернуться на Родос, если нам не заплатят.
Банокл покачал головой.
— Я не знаю, на кой ты беспокоишься о возвращении домой. Мы, наверное, все равно все погибнем. Или умрем с голоду, — добавил он мрачно.
Каллиадес с ухмылкой хлопнул друга по спине.
— А что я тебе говорил о причинах поступков мужчин, командир? — спросил он.
Банокл снова фыркнул.
— Нет смысла беспокоиться о проклятущих кольцах, когда мы сперва должны справиться с этими коровьими лепешками, любовниками коз, — он махнул в сторону вражеских лагерей внизу.
Банокл был прав. Каллиадес знал, что в сокровищнице Приама ничего не осталось, чтобы заплатить регулярным войскам. Наемники из Фригии, Зелии и с хеттских границ получали плату. «А от троянских войск, — подумал Каллиадес, — ждут, что они умрут за Трою даром».
— Если мы останемся в живых, я позабочусь, чтобы ты получил достаточно колец, — пообещал он Боросу, зная, что его обещание, скорее всего, ничего не значит.
— Еще больше врагов ушло, — заметил парень. — Это хороший признак, верно? — с надеждой спросил он.
— Неплохой, — только и мог сказать Каллиадес.
Они наблюдали, как уходят прочь мирмидонцы и две другие армии, но Каллиадес не мог сказать — чьи именно. Он гадал: не означает ли их уход, что западные цари поцапались друг с другом? Ахилл был отравлен, но кем? Уж наверняка не Гектором. Даже враги не верили в это. Воины Фессалии с почестями вернули тело Гектора в город. Убил ли Ахилла кто-то из тех, с кем он был на одной стороне? Каллиадес знал: эту загадку он вряд ли когда-нибудь разгадает.
— И что ты будешь делать, когда вернешься на Родос? — спросил он Бороса.
— Присоединюсь к отцу. Он у меня золотых дел мастер и обучил меня своему ремеслу.
Каллиадес приподнял брови.
— Великий Зевс, парень, если бы мой отец был золотых дел мастером, я бы оставался дома и учился его делу, а не продавал свой меч.
— Моя мать — троянка, и она сказала, что я должен сражаться за честь нашего города. И она хотела, чтобы я узнал, жив ли еще Эхос. Он был ее первенцем, понимаешь. Она не видела его пятнадцать лет.
Банокл прищурил глаза и заметил:
— Всадники.
Далекое облачко пыли разделилось на два, оба направлялись к Трое. Они двигались быстро, как будто одна группа всадников гналась за другой. Каллиадес навалился грудью на стену, досадуя, что не может разглядеть их получше. Он посмотрел на Бороса и увидел, что молодой человек вглядывается в другую сторону.
— Борос, — окликнул он. — Ты что-нибудь видишь левым глазом?
Парень печально покачал головой.
— Нет. Я раньше различал им свет и тень, но теперь не вижу и этого, — признался он. — Только темноту. Я был ранен во Фракии, понимаешь.